Ерофеич довольно крякает:
– Ну ладно, головорез! Хорош над парнем-то измываться! Вылазь из своей ухоронки.
Дед про нее знает и одобрил в свое время мой выбор.
Не спорю с ним – он тут главный. Забросив за спину оружие, выхожу на берег.
– Руки давайте, что ли… скользко тут, особенно если с непривычки.
Гости переглядываются, и один из них протягивает мне свою ладонь.
Вытащив их на берег, спешу к дому. Надо предупредить ребят.
– Словом, мужики, такое у нас дело-то… Нет отряда вашего больше – немцы побили всех. Да и про вас, откровенно говоря, никто не знал. Если бы с Большой земли про то не намекнули, сидеть вам тут еще долго! А так – сказали нам про Ерофеича, мы и двинулись. К себе вас заберем, кто готов и идти может.
Взоры всех раненых тотчас же обращаются в мою сторону – ходячий, по правде говоря, я тут один. Пожимаю плечами – мол, не вопрос!
– И еще одна закавыка есть… – мнется старший из пришедших. – Сказали нам, что командир ваш какие-то бумаги запрятал перед смертью своей. Лагерь мы осмотрели – нет там ничего! А командование нам всю плешь проело – найти! Может, из вас кто подскажет?
Мы опять все переглядываемся. Я про это точно ничего не знаю, Кочарян изумленно приподнимает густые брови, Ларичев пожимает плечами, Марат разводит руками…
– Тайник смотрели?
Это Петрищев. Вчера он пришел в себя и с тех пор лежит, молча вперив взгляд в подслеповатое окошко. Говорить ему трудно.
– Э-э-э… какой тайник?
– Есть такой в лагере. Командир знал, я… ну еще, может быть, кто-то…
– Нет, – твердо отвечает старший из гостей. – Про тайник никто из нас не знает, и его мы не проверяли.
– Значит, там смотреть надо, – устало говорит Виктор. – Больше просто негде.
– Дык… и посмотрим! Как сыскать-то его?
– Сыскать… оно, может, и нетрудно… только заминирован он. Не сможете вы его открыть – рванет. Там одной взрывчатки с полпуда… при мне ту мину ставили, знаю, о чем говорю.
– Вот так ни фига ж себе… – растерянно чешет в затылке вихрастый парень. – Это как же теперь быть-то?
– Туда меня нести надо… на месте смогу…
– Да ты сдурел?! – вскакивает Ерофеич. – Только-только в себя пришел, оклемался… вдругорядь свалиться хочешь?
– Нет, дед! – неожиданно твердо отвечает Петрищев. – Не выжить мне. Чую я смерть – не за горами она уже… Пусть хоть с пользой помру, а не за просто так.
– Да че ты несешь-то! – не унимается дед. – Ай со мной спорить станешь?! Дык я-то постарше тебя буду и знаю больше!
– Прости, Ерофеич… – Петрищеву уже трудно говорить. – Но я чую…
Дед замолкает, обреченно машет рукой и выходит во двор. Садится на бревно и свертывает самокрутку. Он что-то ворчит себе под нос, но никто из нас не разбирает этих слов.