Муки совести и без того терзали его настолько сильно, что он почти перестал есть и выходить из дома. Старику было страшно и стыдно. Давняя клятва, данная Германику перед отъездом в Сирию, не давала ему покоя.
Пусть его дети и преступили все законы, предписанные людьми и богами, тем не менее он поклялся оберегать их и наставлять на путь истинный. Клавдий никогда не признался бы соучастникам, что последнее время его терзают по ночам жуткие видения. Он чувствует чьи-то мягкие прикосновения, будто легкие крылья фурий касаются его лица. А стоит закрыть глаза, как водоворот сна затягивал его, низвергая в бездну Тартара, где он, сбивая ноги, пытается спастись от стаи черных псов. Ярко горят во тьме их красные глаза, а из клыкастых пастей сочится ядовитая слюна.
Клавдий затряс головой, пытаясь отогнать страшные мысли. Завтра все будет кончено, хочет он того или нет. Конечно, еще в его власти предотвратить злодейство, но он не станет этого делать. А ночные страхи рассеятся сами собой, едва новый правитель, достойный по крови и духу, займет место Калигулы.
Макрон сам встретил его на пороге с маленьким светильником в руке. Отсвет на его лице выхватывал возбужденно горящие глаза. «В превкушении убийства», — подумал Клавдий и брезгливо передернул плечами. Ему никогда не нравился бывший префект претория, готовый на любое злодейство, подлог и даже убийство. Фортуна свела их вместе, значит, так тому и быть, но потом их пути разойдутся навек.
В таблинии Клавдий увидел Эннию, ее губы были плотны сжаты, брови нахмурены, тонкими пальцами она нервно теребила золотую цепочку на шее. Значит, Макрон решил посвятить в детали заговора и свою жену. Старика это удивило.
Германик Гемелл сидел в дальнем углу, обнимая за плечи хрупкую девушку с буйными черными кудрями, она что-то шептала ему на ухо, а рука ее в это время лежала у него на плече.
Валерия Мессалина, понял Клавдий, и тут она как раз повернулась к нему, и старику показалось, что таблиний озарился ярким светом. Он зажмурился от нестерпимого сияния, и лишь секунду спустя осознал, что это блистает ее красота. Мессалина была настолько прекрасна, что у него перехватило дыхание и сердце замерло, позабыв, что нужно сделать толчок. Клавдий рухнул в катедру, схватившись за грудь.
— Ему плохо! Воды! — вскрикнула Энния.
Кто-то поднес к его губам чашу, он машинально отпил, не почувствовав вкуса, не в силах отвести глаз от лица сидевшей напротив девушки.
Такое потрясение он испытывал впервые, и лишь к концу вечера понял, что странное чувство, захватившее его целиком и нарушившее работу сердца, называется любовь. Клавдий даже не вникал в разговор, лишь изредка громкий спор отрывал его от созерцания богини. Он не мог налюбоваться на полукружья густых ресниц, блеск агатовых глаз, бездонных и огромных. Они утягивали его точно в омут, лишая воли и разума. Когда Гемелл склонился к Мессалине и поцеловал ее, голова у Клавдия закружилась от нахлынувшего раздражения. Девушка обхватила рукой шею Германика и доверчиво прильнула к нему, улыбаясь и облизывая розовым язычком пунцовые губки.