— Миледи, я как всегда с радостью подчиняюсь вашему решению и умолкаю.
Эти слова произнес брат Эндрю, и в его глазах мелькнул веселый огонек — то ли в благодарность за умение, с которым она положила конец этому бесконечному спору, то ли как знак одобрения вообще ее деятельности на своем посту. Он поклонился и направился к выходу.
Когда он шел, становилась весьма заметной хромота — следствие старой, полученной на войне раны, которая наверняка сильнее давала о себе знать в его сырой келье в такую погоду. Элинор не могла не восхищаться этим бывалым воином, избравшим для себя монашескую долю и переносящим все ее тяготы с удивительным долготерпением и без малейших жалоб.
Мэтью не последовал за своим собратом. Он остался на месте, снова поднял указующий перст к небу и напористо повторил сказанное им раньше:
— Подумайте хорошенько, миледи! Бедренная кость и коленная чашечка!
На что настоятельница ответила вежливым, но решительным жестом, направленным в сторону двери, и такими же словами:
— Брат Мэтью, я уже неоднократно слышала ваши весьма достойные аргументы по этому поводу. Если их будет не хватать, я обращусь к вам снова…
— Но я…
Элинор подошла к двери в свои покои, открыла ее, взглянула на монаха. Глаза у нее были цвета осеннего неба за окном.
— Пожалуйста, брат, — сдержанно сказала она, — у меня еще много неотложных дел. Прошу вас…
Высоченный худой монах поклонился с неожиданным изяществом и направился к выходу. Однако в топоте его мягких туфель по каменному полу слышался протестующий возглас, застрявший у него в горле и не вырвавшийся оттуда.
* * *
Элинор с облегченным вздохом прикрыла за собой дверь и перешла из комнаты для приемов в совсем небольшое помещение рядом. Ее в самом деле утомили постоянные препирательства двух монахов, она чувствовала, что, прежде чем приступить к другим делам этого дня, не мешает отдохнуть немного душой.
Обитель настоятельницы выглядела весьма просто. А разве возможно иначе? Единственным украшением здесь был старый гобелен с искусно вышитым изображением Марии Магдалины у ног Христа. Ковер-картина осталась от недавней предшественницы и висела на каменной стене над узкой монастырской постелью. Рядом с постелью стоял украшенный простой резьбою аналой, дерево на нем было отполировано прикосновениями рук множества женщин, побывавших в этих покоях, и мягко отсвечивало в скудных лучах убывающего дня.
Элинор опустилась на колени, склонила голову.
— Пускай будет угодно Господу, — едва слышно произнесла она, — чтобы новым настоятелем здесь был достаточно мудрый человек и чтобы выборы его состоялись без отлагательств и без ненужной суеты и сумятицы.