— Значит, ты шел позади меня? — спросил он.
— Да, но ты свернул с пути до того, как получил спасение, коим Он одарил меня.
— Ты видел, как я углубился в лес?
— Да…
Он снова начал раскачиваться, готовясь, видимо, к танцу.
— И что же еще ты видел на этой дороге в Дамаск? — спросил Томас, уже не надеясь на ответ, хотя бы даже такой маловнятный, как все предыдущие.
Впрочем, если вдуматься, в них была, пожалуй, некая логика. Так может рассуждать человек, притворяющийся безумным, потому что смертельно боится чего-то, но желающий при этом, не подвергая себя опасности, объяснить что-то своему собеседнику с помощью загадок и намеков.
Человек уже начал танцевать под звуки слышимой ему одному арфы, но все же ответил Томасу:
— Что может увидеть такой, как я? Господь ослепил и меня тоже, но сиянием, какое может узреть только бедняк. После чего я оказался здесь, в этом месте. — Он плавно взмахнул руками, выделывая при этом ногами какие-то немыслимые па. — И больше ничего, брат…
Как ни странно, Томас все больше приходил к мысли, что этот помешанный говорит, по существу, одну только правду, однако в слишком замысловатой форме. А если просто и коротко, то — да, он видел Томаса на дороге, но ни одним словом не обвиняет его в убийстве. А сам-то он был свидетелем убийства? И что это за вспышка света, ослепившая его? Очередная игра воображения? Призрак? Видение? Блеск чьего-то меча?..
— Что же могло ослепить тебя, мой друг? — ласково спросил Томас.
И получил ответ, которого ожидал: ровно ничего ему не говорящий.
— Свет, что вывел меня сюда, монах, — пробормотал тот. — А дорогу указал мне ты, за кем я шел. А тебя вел по ней Господь. Вот и все…
Томас задумчиво смотрел на человека, пляшущего перед ним. Он не казался расстроенным, озабоченным, испуганным. На лице, в глазах не видно было ни затаенной злобы, ни желания мстить. Но что же тогда? Что он ощущает и о чем говорит? Интересно, на какие мысли их разговор натолкнул настоятельницу Элинор? Она ведь не могла не слышать его, стоя у занавески.
Что касается его, Томаса, то из услышанного полубреда он сделал уже несколько определенных выводов: во-первых, этот человек должен был видеть труп. Не мог не видеть его, потому что зашел по лесной дороге дальше, чем Томас. Во-вторых… А что, собственно, во-вторых? Он говорит о каком-то ярком свете. Возможно, под этим подразумевает вспышку в своем больном сознании, когда увидел труп. Увидел, но потом понял, что если так, то он легко может попасть под подозрение: бедняк, да с больным рассудком — кого еще легче всего обвинить в преступлении, которого он не совершал? И вот он пытается все путать и темнить, насколько получается…