– Выходит, вы опасный человек, – уважительно улыбнулся Вильмонт. – Можете одновременно здороваться правой рукой, а левой сжимать кинжал.
– Ну что вы! Я и мухи не обижу, – зарделся смущенный и довольный произведенным эффектом Гейден и, между прочим, пояснил, что по совету дядюшки его родители не стали в детстве переучивать его, чтобы он был как все.
– Я из револьвера выбиваю пятьдесят семь очков из семи выстрелов. И все с левой руки.
– Недурственно! А с правой.
– Не знаю, – задумавшись, поджал плечами адъютант. – Давно не пробовал. Привык уже как-то все делать левой.
Вильмонта так и подмывало поинтересоваться у этого «амбидекстера»: «А как же умение ловко управляться оружием обеими руками?» Но он промолчал, чтобы не обижать горделивого юношу.
Адъютант предложил Вильмонту пока располагаться на диване под огромным подлинником Айвазовского и сообщил, кивнув на плотно закрытые двери адмиральского кабинета:
– Второй час совещаются. Уже два раза доктора к адмиралу приглашал. Опасаюсь, как бы со стариком беды не случилось. Сильно переживает…
– А что случилось?
– Беда у нас. На выходе из базы подорвался на мине эсминец из конвоя царской яхты.
Произошло следующее: император внезапно принял решение покинуть порт на рассвете. Скорей всего таким образом царь или начальник его личной охраны генерал Черевин намеревались избежать всегда существующей угрозы со стороны террористов. Несмотря на все заверения контр-адмирала Закселя, что в Гельсингфорсе и его окрестностях император чувствует себя в полной безопасности, события этой ночи говорили об ином. Правитель самой могущественной империи в мире собирался тайком выскользнуть из порта, совсем как страшащийся любого лесного шороха, затравленный охотниками лис покидает нору. И это было объяснимо. Из-за хронического ужаса перед террористами Александр III даже не рисковал жить в собственном доме – официальной императорской резиденцией, коей с XVIII века всем царствующим Романовым служил Зимний дворец. Не чувствуя себя в безопасности в собственной столице, государь затворником жил в Гатчине фактически на осадном положении, окруженный тысячами полицейских и солдат отборных гвардейских полков. Не только сами революционеры, но и многие сановники рассказывали анекдоты о «гатчинском пленнике революции». Однако для сверхосторожности у государя имелись все основания. Поставившие убийство первых лиц империи практически на промышленную основу, организаторы революционного террора старались идти в ногу со временем.
Более того, порой своими делами эти гении тайной войны обгоняли смелые прогнозы знаменитых фантастов. Десять лет назад произошло событие, которое породило много домыслов, но в целом способствовало укреплению мнения, что небольшая группа активных противников существующего строя может если и не все, то очень многое. Это случилось 23 мая 1881 года на площади Коннетабля рядом с Гатчинским дворцом. В четыре часа утра, почти в то же самое время, что и теперь, со страшным грохотом обрушился огромный обелиск. Судя по всему, в медный шар, венчавший обелиск, попала молния. Однако в Петербурге все – от министров до лавочников – были уверены, что обелиск был уничтожен бомбой, сброшенной народовольцами с летательной машины. Александра Викторовна Богданович – жена генерала от инфантерии, товарища министра внутренних дел Богдановича, записала в тот день в своем дневнике: «Не дай бог, что б это была правда, но от нигилистов всего можно ожидать, они до всего дойдут».