— Пойдем, — сказал он. — Пора догонять остальных.
Проходя мимо сержанта, Мимара не скрывала своего отвращения. Она шла походкой рабыни с амфорой на голове. Когда она ступила на тропинку, все расступились, отходя в пыльную целину.
Старому волшебнику показалось, что ликует она не только оттого, что отступает темнота, но и оттого, что отступают воспоминания о причиненном ей зле.
Ахкеймион шел за ней, пока не поравнялся с Сарлом. Тот стоял, чуть сгорбившись под тяжестью котомки, ремни которой собрали складками кольчугу у него на груди. Стоя рядом с ним, Ахкеймион вспомнил о мертвом Заступе, о сердце и об известии, что они не одни в этих черных, как утроба, пещерах. Свет Мимары стремительно удалялся, и взгляд Сарла метнулся к надвигающейся темноте. Не проронив ни слова, оба двинулись вслед за девушкой.
— Чего ты хочешь, сержант?
После прохода артели в воздухе ореолом висела пыль, и Ахкеймион почувствовал, как она забирается в рот и облепляет изнутри. Слова хотелось не выговаривать, а выкашливать из груди.
— Капитан попросил с тобой поговорить.
В темноте лицо Сарла казалось еще более сморщенным. Оно было серым и перекошенным, как у выкопанного из земли трупа. Волшебник сделал глубокий вдох, чтобы унять ощетинившееся напряжение тела, и с трудом подавил желание сжать кулаки. Нечто подобное он испытывал всякий раз, когда Сарл ошивался слишком близко — с тех пор, как этот человек разбил его чашу с вином в «Поджатой лапе».
— Вот как.
— Да, — шумно выдохнул Сарл, улыбаясь, как дядюшка, домогающийся дружбы с родным племянником. Такова была его непрестанная наигранность: даже когда чувства соответствовали случаю, их сила была совершенно несоразмерной. — Понимаешь, он считает, что ты… слишком честный, что ли, так скажем.
— Честный, значит.
— И заносчивый.
— Заносчивый, — повторил Ахкеймион. Этот разговор двух сумасшедших начинал его утомлять. Его терпение было глубоким омутом, а каждое слово Сарла — словно камень…
— Послушай, — сказал Сарл. — Ты и я — образованные люди…
— Уверяю тебя, сержант, у нас с тобой исключительно мало общего.
— Эх! За свою дипломатичность старый Сарл получает одни лишь огорчения!
— Дипломатичность.
— Да, дипломатичность! — неожиданно грубо выкрикнул он. — Это когда всякую благовоспитанную срань говорят разным сраным благовоспитанным придуркам!
Мимара уже ушла довольно далеко, поэтому двигались они в последних тусклых отсветах, выбирая дорогу по памяти — не люди из плоти и крови, а очертания людей. Сарл представлял угрозу, и для него лично, и для его предприятия — если раньше Ахкеймион это лишь подозревал, то теперь знал доподлинно. Надо всего лишь заговорить с этим ненормальным по-настоящему, истинным голосом, прямо здесь и прямо сейчас, и угроза исчезнет, превратится в такой же пепел, которым усыпан пол этого мертвого дворца.