Она обнимала его, смеялась и всхлипывала:
— Акка… Акка!
— Пока все хорошо, — нежно сказал он и погладил ее по волосам, и она тотчас обхватила его, как ребенок. — Мимара…
— Я… я подумала… я подумала, что т-ты…
— Тише. Надо идти.
Держась под руку, они прошли разрушенную систему коридоров, придерживаясь дорожки, которую протоптали в пыли пробежавшие охотники. После стольких ужасов, бояться чего-то еще было нелепо, и все же у Мимары перехватывало дыхание от нового свербящего предчувствия.
— Как так вышло? — спросила наконец она. — Свет был у нас… Как они сумели забежать без нас так далеко?
— Потому что видели вот это, — ответил Ахкеймион, кивнув на темноту впереди.
Теперь увидела и Мимара: полукруглые очертания выхода, залитые бледно-голубым светом. До него было еще далеко, но даже здесь ее охватила всепоглощающая радость узнавания, ее обессиленную душу окатил восторг. Ей знаком был этот свет, и знание это было древнее, чем ее сознательная память. Под ним рождались ее предки от начала времен…
Свет неба.
Через выход скользили тонкие тени. Она услышала чей-то голос, который звал ее. Сома. Невзирая на всю усталость, в ней мгновенно запылал гнев. Так занимаются огнем дрова, даже если промокли и перепачканы грязью.
Словно прочитав ее мысли, волшебник сказал:
— В таких местах, как это, все люди — предатели…
Когда она глянула на него, прибавил:
— Сейчас не время выносить приговоры.
В отблесках потустороннего сияния его лицо выглядело изможденным до крайности. Сеть мелких морщинок и глубоких борозд очерчена черной пылью, пыль на щеках и на висках — по всей коже, изъеденной солью. Но в очах, как прежде, сверкали ум и решимость, к ним даже прибавлялся едва заметный оттенок мрачного юмора. Прежний Ахкеймион вернулся, пусть даже его, как и Мимару, поддерживал квирри. Он вернулся с тропы мертвых.
Среди оставшихся в живых Шкуродеров тоже царило оживление, так что на какое-то мгновение у Мимары появилось нелепое чувство, что она стоит среди театральной труппы, одетой в костюмы и загримированной для представления о разбитой артели скальперов. Но не только снадобье Клирика придавало им бодрость, но и счастливый поворот судьбы.
Они выбрались из Кил-Ауджаса.
— Я знаю это место, — проговорил волшебник. — Даже среди нелюдей оно вызывало изумление.
— Клирик назвал его Осью, — сказал Галиан, вместе с остальными неотрывно глядя наверх. С многодневной щетиной на подбородке, он выглядел другим, не таким циничным острословом, и больше походил на своих собратьев. — Великой Срединной Осью.
Затхлый запах влажной каменной кладки. Голоса звенели, отражаясь от воды и камня. Охотники стояли на уступе, высеченном вдоль изогнутых стен, которые вырисовывались в переменчивом мерцании зажженного Ахкеймионом света, образуя правильный цилиндр, уходящий вверх насколько хватал глаз и заканчивающийся яркой белой точкой. Поверхность его опоясывали вытянутые письмена, некоторые высотой в человеческий рост, другие вырезанные в рамках размером не больше ладони. От уступа спиралью поднималась в туманную высоту лестница шириной с галеотскую колесницу. Внутреннее пространство блестящим столбом пронизывала вода, падавшая с неведомых высот в озеро, которое черной зеркальной плоскостью лежало внизу. На секунду Мимаре представилось, что она смотрит вверх со дна какого-то немыслимого колодца, так что даже закружилась голова, — Мимара почувствовала себя паучком, сидящим на стенке этого колодца, пока боги не пришли зачерпнуть воды. Невозможно было поверить, что эта шахта проходит гору насквозь, что единое сооружение в состоянии связать небеса и преисподнюю у них под ногами.