— Солнышко… Что ты такое говоришь?
Красота его нередко поражала Эсменет, его восторженное лицо, прячущееся под копной буйных светлых кудряшек. Но когда он появлялся неожиданно, как сейчас, его пышущее здоровьем совершенство отзывалось в ней музыкой, и горло сжималось от гордости. Глядя на Кельмомаса, она была готова поверить, что боги смилостивились.
— Мама, шпион-оборотень! Среди новых рабов для конюшни — Телиопа еще одного нашла!
Эсменет невольно сжалась. Вслед за этими словами появился капитан Имхайлас. Он буквально ворвался в двери и упал на колени.
— Ваше великолепие!
— Оставьте нас, — приказала Нгарау Эсменет. Старый императорский сенешаль хлопнул в ладоши, чтобы все удалились, и в зале возникло суетливое движение, все устремились к выходу.
— Почему получилось так, что эту новость сообщает мне мой сын? — спросила она, делая экзальт-капитану знак подняться.
— Молю вас о милосердии, ваше великолепие. — Имхайлас был исключительно красив, как бывают красивы только норсирайские мужчины. И от этого его замешательство выглядело еще более нелепо. — Я тотчас отправился вам доложить! Не могу себе представить, как…
— Ма-ам, а можно мне посмотреть? Ну пожалуйста!
— Нет, Кел. Ни в коем случае!
— Мам, но мне надо все такое видеть. Я должен знать. Когда-нибудь мне надо будет знать!
Она переводила озабоченный взгляд с мальчика на капитана, доспехи которого поблескивали в преломленном свете. Через распахнутые двери еще спешили последние чиновники, исчезая в роскошной глубине дворца. Кто-то из замешкавшихся споткнулся, наступив на подол своих одежд, и на секунду она увидела черные, как деготь, подошвы его шелковых шлепанцев.
Она прищурилась, переведя взгляд на экзальт-капитана.
— А вы что думаете?
Имхайлас на мгновение заколебался, затем процитировал:
— Мозолистым рукам не вредят нежные глаза, ваше великолепие.
Эсменет нахмурилась от этой затасканной цитаты. «Глупец, кто просит совета у глупца», — подумалось ей. Она хотела отослать его, но слова застряли у нее в горле, когда она посмотрела на Кельмомаса. Квадраты света расчертили его одежду и кожу, яркие и вытянутые, а где-то полностью разбитые миниатюрными изгибами его тела. На мгновение он показался ей самым слабеньким, самым беззащитным существом на свете, и сердце екнуло в умильном волнении, которое матери называют любовью. Считаные месяцы прошли с его Погружения — с покушения на его убийство на площади Скуяри. Единственное, чего ей хотелось, — это защитить его. Если бы было можно, она охотно бы превратилась в кокон, вечный и непроницаемый щит…