Возможно, я обрекаю себя на гибель. Что ж, на такую жертву я согласна. При удачном исходе, вероятно, погублю его, но я согласна и на это.
Перетта снова заперла меня в камере. Так безопаснее всего. Если план сорвется, надеюсь, Флер поймет, что к чему. Надеюсь, Перетта запомнит свою роль. Надеюсь… Надеюсь… Целый мир зиждется на одном слове, на трех коротких слогах, похожих на безутешный крик чайки: на-де-юсь.
В саду поют птицы. Прибой лижет западную оконечность острова, хотя его слышно не так хорошо, как вчера. Где-то буруны катают статую Марии Морской — полируют о песок, размывают, медленно толкают к берегу, стачивают в безликий базальт. Никогда прежде я так остро не ощущала время, его ход, то плавный, то стремительный.
Несколько минут назад кто-то подергал дверь и, убедившись, что заперто, ушел. Я содрогнулась при мысли, что случилось бы, не запри Перетта дверь. Завтрак — кусок хлеба и чашку воды — протолкнули в люк, который тотчас захлопнули, словно у меня чума. У воды резкий запах, поэтому я, хоть и мучаюсь жаждой, пить ее не стану. Через час прояснится, сбудется ли мое «надеюсь».
Только бы Перетта не забыла. Только бы Лемерль ничего не заподозрил. Только бы талант с годами не исчез. Только бы все получилось. Только бы…
Перетта, не подведи меня!
Со вчерашнего вечера сестры усиленно готовятся к празднику. Всюду цветы, в часовне зажжены сотни высоких белых свечей, алтарь застлан вышитой хоругвью, которая древнее ордена доминиканцев и используется лишь ради такого случая. Монастырская святыня, фаланга Богоматери в золотой раке, выставлена на обозрение, равно как и парадное облачение Богоматери. Новую статую Богоматери одели в белое и голубое, постамент обложили лилиями — чем же еще? Запах лилий с любого расстояния узнаю, не помешают даже жаровни с сандалом и ладаном, которые я натыкал на каждом шагу, чтобы отгонять дурные мысли. Дыма столько, что свет из витражного окна кажется твердым, хочешь — разбирай на самоцветы.
С берега тайком я наблюдал за приближением епископа со свитой. Цвета чуть ли не за несколько лье видать — мерзко и жалко, что ему до сих пор нужна такая напыщенность. Вот она, непомерная гордыня, у священнослужителя вдвойне отталкивающая. Солдаты в ливрее, сверкающая позолотой упряжь… Скоро эта мишура вспыхнет и засияет по-настоящему, а мы с монсеньором исполним наш короткий танец. Я так долго ждал нашей встречи!
Отлив он, разумеется, прозевал, а я, разумеется, это предвидел — недаром наблюдал за движением по гати. Монсеньор рассчитывал добраться до нас вчера до нешпор, но на этом побережье отлива ждать одиннадцать часов. На противоположном берегу есть трактир, как раз для таких незадачливых горемык. В нем монсеньор наверняка и остановился, кляня идиота, который напутал со временем. Отлив начался в семь. Еще пара часов, и он будет здесь. Немного везения плюс кропотливая подготовка — и монсеньор поспеет к самой первой сцене моей комедии.