Чтобы не вырвало, я задержала дыхание, но напрасно. Меня прошиб пот, глаза слезились. Жермена прикрыла рот концом вимпла — не помогло и это. Я видела, как противно ей поднимать тело из могилы.
Мать Изабелла наблюдала за нами издали, зажав нос белым платком. Не уверена, что она улыбалась, но глаза ее в кои веки заблестели, а щеки зарделись, причем явно не от жары.
По-моему, от злорадства.
Мать Мария упокоилась в самой глубине склепа, внутри одного из бесчисленных могильников доминиканцев. Могильники похожи на наши каменные печи. В каждом на входе плита, кое-где с цифрами, именами и надписями на латыни. Отдельные плиты сломаны, но туда мне смотреть незачем. Всюду прах, песок и холодный запах сырости. Матери Марии бы тут не понравилось, только теперь это не моя забота.
После короткой службы сестры поднялись в часовню, а я осталась заделывать склеп. На полу горела свеча — не впотьмах же работать! — сбоку стояло ведро с известкой, рядом лежал мастерок. Наверху сестры затянули гимн. Закружилась голова: бессонные ночи, вонь, холод склепа после полуденного зноя вкупе с сегодняшним постом вводили в оцепенение. Я потянулась за мастерком — он выпал из руки. Сейчас… сейчас я сознание потеряю. Прислонившись к стене, я вдохнула запахи селитры и пористого камня. На миг я точно вернулась в Эпиналь и похолодела от страха.
В склепах гулял сквозняк. Внезапное дуновение, и свеча погасла, оставив меня во мраке. Ужас накрыл с головой. Надо выбираться. Тьма засасывала меня. Покойная ухмылялась из склепа, усопшие доминиканцы коварно тянули ко мне истлевшие пальцы. Надо выбираться!
На ватных ногах я шагнула во тьму и споткнулась о ведро с известкой. Склеп раскрыл кровожадную пасть. Господи, где тут стены? Возникло безумное желание захохотать или заорать в голос. Нет, нужно выбираться! Я ударилась виском о каменный угол, пошатнулась и упала, с грохотом опрокинув ведро. Я лежала в полуобмороке, за опущенными веками цвели багровые розы. В часовне тотчас перестали петь.
Первой ко мне пробралась Альфонсина. К тому времени я уже справилась с паникой, а вот заторможенность еще не прошла, и я сидела, растирая ушибленный висок. Свеча Альфонсины осветила склеп чуть просторнее шкафа с аккуратными нишами и низкими сводами, создающими ощущение тесноты.
У Альфонсины чуть глаза на лоб не вылезли.
— Сестра Августа! — испуганно позвала она. — Что с тобой, сестра Августа?
От волнения она позабыла о нашей епитимье.
Видно, оклемалась я еще не до конца и сперва не узнала ни имени, которым меня назвала Альфонсина, ни ее лица, колеблющегося в свете свечи.