Теперь Кэ-Мин узнал всю правду. У него не оставалось никаких сомнений. До этого ему и в голову не приходило, что могло случиться что-либо подобное. Хотя он и раньше не очень-то был доволен своим сыном, но, с тех пор как его дочь Шу-ин ушла из дому, у него появилось даже что-то вроде любви к этому шестнадцатилетнему парню (его старшему сыну). Иногда он даже возлагал на Цзюе-ина какие-то надежды. А что принес ему этот юноша? Он совершил самую отвратительную гнусность! Да еще дал повод этой госпоже Шэнь наносить ему невыносимые оскорбления. Надежды его рухнули. В глазах у него потемнело, он видел только пару маленьких мстительных и насмешливых глаз. Они все приближались к нему, кололи ему лицо, вызывая на нем судороги, больно ранили сердце. Он не мог больше терпеть, чувствуя, что комок подступил к горлу. Последние фразы Шу-хуа он уже слышал словно в тумане, улавливая только отдельные слова, но не понимая их смысла. Да, собственно говоря, ему и не нужно было знать их смысла, он уже понял все. Сейчас факты предстали перед ним во всей своей наготе, и он почувствовал отчаяние и горе. Но он не чувствовал собственной вины, думая, что всему виною злой рок; он вел справедливую жизнь, дожил до солидного возраста, но чего он достиг?
Шу-хуа кончила говорить. Кэ-мин не сразу стал ругать Цзюе-ина, он задыхался, глаза его готовы были выскочить из орбит, лицо посинело. Цзюе-ин дрожал от страха. Он не знал, что станет делать отец, но понимал, что его ждет что-то страшное. В этот момент он утратил весь свой ум и всю хитрость. Он в растерянности стоял перед отцом и мелко-мелко дрожал. Цзюе-цюнь стоял в сторонке — куда девались его озорство и живость?
Все в комнате, за исключением госпожи Шэнь (которая втайне наслаждалась горем и гневом Кэ-мина) и Чунь-лань, в тяжелом раздумье ожидали, когда заговорит Кэ-мин. Шу-хуа обуревали сложные и противоречивые чувства: она испытывала чувство удовлетворенной мести при виде горя Кэ-мина (она особенно ненавидела его из-за своей двоюродной сестры Шу-ин) и в то же время, видя беспомощное положение своего еще не старого, но уже одряхлевшего дяди, почувствовала к нему жалость.
— Кэ-мин, как ты себя чувствуешь? — тревожно спросила госпожа Чжан, напуганная его видом.
— Я убью его, — скрежеща зубами, как бы про себя пробормотал Кэ-мин. Он поднял голову, огляделся кругом и, заметив Цуй-хуань, строго приказал ей: — Принеси-ка мне палку.
Цуй-хуань покорно кивнула, но не двинулась с места. Она глядела на госпожу Чжан, не зная, как быть. Кэ-мин, видя, что она не уходит, еще строже сказал: