Число подглядывающих под окнами все росло.
— А они умеют подшутить, — улыбнулась госпожа Шэнь, довольная зрелищем. — Как тонко они их разыгрывают!
— Только на невесту это не действует. Смотри-ка, у нее такой вид, словно все это ее и не касается, — разочарованно отвечала госпожа Ван. Им и в голову не приходило, что творится на душе у Мэя, как тяжелы ему эти минуты, они забыли и о том, что невеста ждет не дождется, чтобы этот тягостный момент скорее прошел.
Мэй крепился из последних сил. Он надеялся, что сможет ускользнуть, но у него не хватило смелости; надеялся, что его оставят в покое, но пока это не предвиделось. И он терпел из последних сил, зная, что когда-нибудь все это кончится. Голова у него гудела, словно налитая свинцом, тело ослабло, язык не повиновался, а сердце, казалось, рвалось вверх, словно подбрасываемое какой-то волной. Перед глазами проплывали разноцветные круги, и весь он как-то обмяк. Пошатываясь, он оперся рукой о стол.
Уже битый час гости подшучивали над молодыми в их спальне. Цзюе-синь, напуганный смертельной бледностью, внезапно разлившейся по лицу Мэя, и сжатыми до судороги губами, не отрывал от него глаз.
Понимая, что пора кончать эту комедию, он подошел к Кэ-аню и сказал ему что-то на ухо; затем повторил это остальным гостям. Его слова возымели действие: все взоры были устремлены на лицо Мэя, и гости, наконец, распрощались.
Не пробило еще и одиннадцати, как гости разошлись. Цинь вернулась домой вместе с матерью. Шу-чжэнь тоже отправилась домой вместе с матерью и теткой. А госпожа Чжоу, Шу-хуа и Цзюе-синь остались ночевать в доме Чжоу.
Но Мэй не дождался отдыха. Не успел он освободиться от лент и праздничной куртки, как отец позвал его в свой кабинет, где он выслушал новое нравоучение, на этот раз несколько необычное. Правда, кое-что подобное Мэю уже встречалось в художественной литературе, но отец впервые говорил с ним о таких интимных вещах.
Выйдя от отца, Мэй пошел к матери и бабушке. Те дали ему несколько ласковых, сердечных советов. Старая госпожа Чжоу так растрогалась, что даже уронила две три слезинки.
Наконец, пора было идти в комнату новобрачных. Мэй оробел настолько, что, пожалуй, и сам не мог бы сказать, что он чувствует. Подходя к комнате, он глазами встретился с ободряющим взглядом Цзюе-синя.
— Ты спи спокойно, Мэй. Никто подслушивать не будет, — успокоил его Цзюе-синь.
— Тебе тоже пора спать, Цзюе-синь. И ты за сегодняшний день устал. — Мэй был растроган. Слезы навернулись ему на глаза, и, не решаясь больше глядеть в лицо Цзюе-синю, он резко повернулся и направился в комнату, где его ожидала невеста. Вдруг его словно ужалили слова, сказанные недавно отцом: «Женщина и мужчина да живут вместе — вот первооснова человеческих отношений». Он чуть-чуть трусил.