В комнате было тихо. Очень тихо и одиноко. Даже возня за стенами не разбавляла этого гнетущего ощущения одиночества и «все покинутости». Не хотелось ни есть, ни спать, ни даже вылезти из окна покурить. Я тупо сидел и смотрел на постепенно, скрывающийся за крышей соседнего дома, закат. Местные — коренные, если быть точным, — жители общаги начинали появляться из своих щелей. А я все сидел, в компании прусаков, и таращился, отсутствующим взглядом, в окно.
Из состояния полнейшего отупения меня вывел стук в дверь. Кого-то принесло за «сахарком» или «солькой», или же старосте нашего крыла вожжа под хвост попала затеять шмон, на ночь глядя, на предмет нахождения посторонних. Странно, но я был абсолютно уверен, что это не Васька пришел мириться. Потому как, с каких пирогов ему стучаться?
Нехотя слез с кровати и побрел открывать. Настроения совсем никакого, а тут еще на мозги капать начнут. Прусаки разбежались по щелям, как только почувствовали движение необъятного объекта по своему миру.
— Иду-иду, что так двери-то выносить?! — недовольно открываю и щурюсь от яркого света в коридоре. Все-таки у моей задницы потрясающая интуиция: староста почтил нашу комнату своим присутствием.
— Я не выношу твою дверь, лишь спокойно постучал, — холодно и чинно заявил Просковин. А я, в очередной раз глядя на него, пообещал себе, что, как только подвернется возможность, подарю ему очки, дабы завершить имидж Кролика из «Винни-Пуха», и подсуну бо-о-ольшую кнопку под его худой зад, чтобы хоть раз увидеть какую-либо эмоцию на лице этого прожженного счетовода.
— Что надо, чем обязан? Никого нет дома! — протараторил я стандартные фразы и уже собирался дверь прикрывать, на полном серьезе уверенный в том, что визит закончен.
— Никого, говоришь? Вот и замечательно. Потому что с сегодняшнего дня я переселяюсь к тебе, — в голосе Просковина проскользнула издевка.
— Не понял, — я стоял и таращился опешившим взглядом на кузнечика-переростка, в то время, как он бесцеремонно вошел в комнату и деловито обведя ее глазами, потянулся к выключателю.
— Лампочка перегорела или электричество экономишь? Чего в темноте сидишь?
— Дрочу, — недовольно отвечаю назойливому старосте. — А ты весь процесс испортил, настрой сбил, так сказать.
— То-то я смотрю, долго дверь отпирал, — с едва уловимой, подъебистой ноткой парировал наглый оккупант. Он уселся на кровать Славки, все такую же ровную и прибранную, словно Славка и не полгода назад уехал, а вчера. Затем откинулся спиной на стену и закинул ногу на ногу.
Я только стоял и диву давался. Просковина созерцал в общаге уже три года. Из-за непрошибаемой серьезности и щепетильности в делах, его назначили старостой нашего крыла еще на первом курсе. Тому, как звали этого загадочного пацана, я даже значения не придавал, относясь к нему, как к турникету на входе: нечто постоянное, необходимое и не нужное. Только, вот сейчас, этот «турникет» сидел вразвалку на Славкиной кровати и нагло сообщал о жилищных рокировках. Сложно сказать даже, что меня сегодня удивило больше: Вася со своим выбором моногамии или новое лицо Просковина.