— Так всегда, мать вашу, — начал материться ощерившийся Яцына, и усы его встали торчком, — слышал разговор и лень башку от подушки оторвать. Хорошо службу несем — заходи в полк душман и режь всем глотки.
Комбат беспокойно слушает, как замкомполка начинает вспоминать всех чертей и матерей, монотонно, как шаман перед костром, раскачиваясь на стуле. Перебрав поименно всех и вся, подполковник замолкает, недовольно морщится и смотрит на командира, стараясь попутно угадать, в какой точке Афганистана находится его застывший взгляд.
— Продолжай, только по делу.
— Если по делу, то следующее. Рядовой Алимов заступил на КПП. Вечером выдвинулся в столовую, затем — в казарму. Увидел, что оружейная комната открыта и рядом никого нет. Алимов взял из пирамиды первый попавшийся…
— Пирамида тоже была нараспашку? — заледенел Яцына.
— Да.
— Хорошо, — покрутил головой подполковник, — а потом?
— Ну, значит, Алимов взял автомат и спокойненько вынес его. Он ведь был в наряде и ничего не боялся. Все бы подумали, что это его оружие. Кстати, на этом мы его и зацепили. Потом он спрятал его в туалете, а вечером договорился с Одылом, этим бачей из кишлака, который постоянно ошивается рядом с КПП, что ночью продаст автомат за шестьдесят тысяч афошек. И — продал.
— А в зеленке он не меньше ста сорока стоит, — заметил, зло усмехнувшись, Яцына, — наварил бача на придурке. Наверное, к дембелю боец готовился, деньги на подарки собирал?
Комбат согласно кивнул.
Яцына лишь развел руки в стороны, покачал головой и вопросительно взглянул на командира полка.
Полковник взглядом указал комбату на стул, и майор осторожненько примостился на его краешек, готовый тут же вскочить по стойке смирно.
— Кто знает? — вкрадчиво спросил командир полка.
Комбат облизал губы и принялся загибать пальцы:
— Алимов, взводный Рычкалов, ротный Зайнуллин, прапорщик Аверьянов и дежурный по роте.
— Значит, так, — полковник грудью навалился на стол и начал тихо, но жестко чеканить каждое слово: — Алимова на гауптвахту. На трое суток. Сам придумаешь за что. И всем молчать об этом. Всем! Никому ни слова. Иди, Ипатьев. И смотри, чтобы особист об этом не узнал. Ему, ясное дело, заниматься нечем, а орденок получить хочется. Так он тебе в первую очередь дело пришьет. А нам — вдогонку.
— Понимаю, — сумрачно буркнул комбат. — Будут молчать.
— Надеюсь, — устало вздохнул полковник.
После того как Ипатьев осторожно затворил за собой дверь, командир тяжело выдохнул и обмяк, опуская руки на черные массивные подлокотники антикварного кресла, которое преподнесли полковнику после одной из операций шустрые разведчики.