Вариантов не было. Приют у горы Стороксла. Юноша плавно повернул руль и направил снегоход правее, царапая выступающие из-под снега камни и прыгая по участкам открытого льда. Сморстабббрин лежал перед ними – неподвижен и молчалив, он равнодушно сиял миллионами тонн своего бирюзового тела. Ледник ждал.
Дженни ехала с закрытыми глазами. Ей было страшно. Рев мотора и резкий ветер немного помогали – они заглушали шепот, который неотступно сопровождал ее, с тех пор, как она увидела ледник. Чем глубже в горы они заходили, тем отчетливей был этот шепот, и девушке чудилось, что она различает слова – необычные, чудны́е слова языка. Этот язык древен, знала она, он родился здесь, в нем неслышная, неостановимая поступь голубых ледников, в нем грохот обвалов и рев водопадов, но в нем и плеск форели, и звон ручьев, и мягкие удары капели. В нем солнце, цвет камнеломки, седой мох на скалах и шепот холодных летних вод фьордов, полных обманчивой, теплой лазури. Это язык Первых, коренных обитателей этой страны. Они все еще здесь, они укрылись от Договора и не ушли на Ту сторону, в Скрытые земли. И Дженни боялась открыть глаза, боялась их увидеть. Ведь тогда они никогда не выберутся отсюда.
Он спал и видел сны. Облака летели над ним – быстротекучие, легкие, неуловимые, как время. Месяц за месяцем, год за годом, столетие за столетием, время не меняло его, а лишь откладывалось в теле, как соль, прессовалось в тысячелетний лед в его расщелинах. Лес всходил и засыхал на его склонах, реки и ручьи протачивали новые морщины на его лице, а Грелдалстинд спал, и рядом спали его братья и сестры – Хиллерхо, Стороксла, Сторебьорн, Гейта и дальше, дальше, до самого сердца Йотунхеймена, до самой седой великанши Гальхёпигген – они все спали непробудным сном. На спинах их дремали их верные сторожа, их извечные спутники, лазурные звери древнего льда, выпуская во сне холодные когти.
Грелдалстинд спал, и ему снились дети Восхода, Первые — он помнил, как они появились на заре времен, когда он сам еще поднимался из жаркой, гремящей глубины Великой матери, они сопровождали его юность и зрелость, они были плоть от плоти этих гор, и они ушли. Да, почти все ушли, исчезли, их больше нет, и без них осиротели воздух, вода и горы. Только в самом сердце Йотунхеймена еще таились их следы, но и там век от века их присутствие гасло, сходило на нет. Как же они уступили свое место в мире этим мошкам, быстролетным и надоедливым, почему они оставили свои горы?
Грелдалстинд спал и оплакивал во сне ушедших Первых. Он не проснулся, но сон его стал неровен и зыбок. Что-то приближалось – снизу, из долин, полных суетливой жизни, что-то быстро поднималось в горы, и Грелдалстинд впервые за долгие века услышал отзвук