— Я думала, почему он уволился… — объяснила она. — Это было похоже… Как если бы он оттуда бежал. Вот почему я думала о женщине. Юра словно разрывался между нами, невестой и какой-то тайной жизнью, которая вдруг появилась. Скажите, Георгий, у него были неприятности по службе?
Георгий постарался ответить без запинки:
— Нет. На работе Юра всегда был на хорошем счету. Я был огорчен, когда он увольнялся, и наш директор, Полонский, тоже. Я знаю, что он пытался Юру отговорить.
— Да? А почему вы тогда звонили Юре? Вам нужна была какая-то информация?
— Ничего особенного, — ответил Георгий. — Обычная рабочая неразбериха. Затерялся один документ, который проходил через Юру, и я подумал: может быть, Юра вспомнит.
Услышав о документах, мать сразу утратила интерес. Что ей до скучных деталей работы сына? Ее мучило другое:
— Юра не был карьеристом. Некоторое время мы с отцом даже переживали, что сын не по-мужски равнодушен к карьере, не стремится достичь чего-то, горы своротить… Я хорошо знала своего сына, — сказала Вероника Николаевна. — Для него даже отставка с позором не могла стать ударом. Если бы он чувствовал, что поступил правильно, — ему не страшны были бы никакие карательные санкции. Он бы мог преспокойно уехать в деревню и чувствовать себя счастливым.
— А если неправильно? — спросил Георгий.
— Если Юра осознал свою неправоту, то чувство справедливости перевесило бы личные эмоции, — твердо сказала мать. — Когда Юра понимал, что поступил неправильно, он просто признавал: да, я был не прав, извини. Для него правда была важнее всего. Знаете, когда он учился в шестом классе, его классная руководительница показала мне заметку, которую он написал для школьной стенгазеты «Барабанщик»: «Человек, у которого нет чести, может пройти мимо несправедливости».
Георгий думал о Юре, и каждое слово Вероники Николаевны находило подтверждение в его воспоминаниях: да, Юра был именно таким, каким описывала его мать. Он слушал ее и поражался почти дословному совпадению ее слов с тем, что рассказывала Ольга. Две женщины наблюдали за Юрой неравнодушным взглядом и заметили то, что осталось скрытым для посторонних.
Юра неожиданно изменился. Это произошло в конце прошлого года, в начале зимы… Юра стал задумчивее, чем обычно, загрустил. Затем стал исчезать без объяснений, куда и с кем уходит. Его разрывало надвое, он метался. Он стал похож на одержимого. Казалось, он себе не принадлежит.
— И еще… он снова сблизился с отцом. Это, конечно, хорошо. — Вероника Николаевна вздохнула. — Но мне это показалось странным. Я чувствовала, что Юра разочаровался в чем-то жизненном, главном… Принял точку зрения отца? Ему вдруг стали нужны деньги. Однажды я заметила, что он не ездит на своей машине. Юра сказал, что оставил ее в автосервисе. Тогда я ему поверила, но теперь знаю, он солгал, машина пропала. В другой раз я заметила, что из дома исчез тренировочный японский меч «катана», который висел у него в комнате, довольно дорогой. Я не задавала ему вопросов, только сказала: «Юра, если ты захочешь со мной поговорить, я готова тебя выслушать и помочь».