— Но как ты могла? Как ты могла?
Она думала: день-два, и Рауль успокоится, но прошел месяц… Часто, особенно когда она ела, или пила, или смеялась, Любовь ловила на себе его осуждающий взгляд и догадывалась, о чем он думает: он думал, как она может есть, пить, и смеяться после того, что сделала?
У-у, как он достал ее этими взглядами. К тому же он внезапно охладел к ней как к женщине.
— Да что ты все ноешь?! — однажды выкрикнула Любовь в сердцах, забыв об осторожности. — Это был даже не твои ребенок!
Рауль молча смотрел на нее минут пять. После чего жалобным голосом сказал:
— Давай разведемся.
Любовь подумала и ответила:
— Нет.
Через год, когда ее брат Сергей женился, получил место в русском представительстве в Найроби и улетел в Африку с женой и двухмесячным ребенком, они все же развелись. Инициатором бракоразводного процесса был Рауль, И ему пришлось выплатить бывшей жене приличную компенсацию.
После развода Любовь получила полную самостоятельность.
Потомок конкистадоров напоследок удивил Любовь своим благородством, сделав ей роскошный прощальный подарок — брошь из белого золота в виде стрекозы со вставками из модных самоцветов. Вручая подарок, он по-отечески поцеловал Любу в лоб. Раулю это шло — он был выше ростом почти на голову и старше ее на десять лет. Больше они не встречались. Теоретически он мог бы ей помочь, но практически к нему бессмысленно даже обращаться.
Парадокс: первый муж может помочь, но не захочет, второй наверняка захочет помочь, но не сможет. Значит, бессмысленно просить обоих. Значит, остается надеяться на себя.
Как хочется кофе!
…Наверняка по-русски это звучало бы как «Мадам, пройдемте!». Любовь сразу поняла, что это обращаются к ней. От усталости черты ее лица разгладились и стали мягче, беззащитнее, нежнее.
Чувствуя это, она с кротким вздохом закрыла книгу и поднялась. Казалось, все находящиеся в комнате провожали ее взглядами сожаления. Даже мужеподобная комиссарша ободряюще кивнула ей на прощание.
На своих спутников Любовь специально не смотрела. Она шла понурив голову, утомленно глядя под ноги. Само собой вырвалось легкое покашливание, как у сиротки из приюта, и совершенно натурально закололо в правом виске.
Она ничего не придумывала, просто исходила из ситуации. Еще четыре часа — и она окажется в Москве. Говорят, там просто ужас. Разумеется, ей не грозит попасть в общую камеру, но… Ладно, об этом лучше не думать, сопливый нос и красные от слез глаза не лучшие союзники. Подумать только, четыре часа относительной свободы, неужели судьба не пошлет ей ни одной соломинки, за которую можно ухватиться?