Похмельная жажда его мучила, ясное дело. У Пашуты ноги подмёрзли, хотя он и намотал поверх шерстяных носков портянки, и валенки были справные, тоже Раймуна. От пола крепко сквозило. А вот Александре, худой и бледной, хоть бы хны. Ни разу носом не шмыгнула.
Теперь перед прилавком скоплялось сразу по нескольку человек, наконец какой-то неподходящий для рынка парень, в кожаном пальто и ондатровой шапке, обратился к Пашуте:
— Отпили, пожалуйста, от того куска.
— Попробуй сперва.
— Не надо. Сало хорошее, вижу.
— Сколько?
— Руби пополам.
В пополаме, который Пашута отвалил дрогнувшими руками, завесилось почти два кило.
— Упакуй получше, — попросил парень. — У меня сумки нету.
Испытывая к чудесному юноше симпатию, Пашута щедро навернул на сало бумаги и замотал вдобавок бечёвкой. Тючок получился аккуратный. Парень небрежно отслоил из толстого портмоне двенадцать рублей, сунул сало под мышку.
— Погоди, сорок копеек тебе сдачи, счас найду…
Парень улыбнулся, махнул рукой. Тут же из-за его спины вывернулась старуха, по уши замотанная шерстяным платком.
— А это почём? — ткнула пальцем в Мишино сало.
— Восемь.
— А это?
— Шесть.
— Дай-ка лизнуть.
Пашута подал ей дольку на ножичке. Старуха зажмурила глаза, причмокнула, пожевала губами. Бодро приказала:
— Режь триста грамм, сынок.
Свершилось обыкновенное рыночное чудо. Уже около Пашутиного сала очередь вытянулась. Он еле поспевал угождать. Александра над ухом заунывно рявкнула:
— Бери сало! Сало бери! Лучшего не бывает. Не пожалеешь. Эй, хозяин!
Вернулся Миша, засиявшими глазками мигом оценил ситуацию, шепнул, обжёг перегаром:
— Вздымай цену, дурень! Вздымай, тебе говорят,
Пошёл у него на поводу Пашута себе на горе. Мужчине в овчинном полушубке сказал:
— Точка. По семи рублей продаю.
— Что так? — удивился покупатель. — Тем по шесть, а мне семь? Это почему?
— Не хошь брать, иди гуляй! — ответил сосед за Пашуту.
Покупатель, поминая чёрта, отчалил. И очередь мгновенно рассосалась, стёрлась, как сновидение.
— Вешалки тебе продавать, а не сало, земляк, — разочарованно укорил Миша. Соседка злорадно добавила:
— Ишь, разогнался. По семь! Благодари бога, по шесть-то брали, дураки.
Всё вернулось на круги своя. Соседи не так чтобы шустро, но без особых проволочек сбывали товар, а Пашута стоял меж ними над своим жёлтым салом окаменевшим памятником. Но всё же сотенка, пожалуй, шуршала в кармане. Если бы не деньги, он мог подумать, что удача ему привиделась. Что ж, можно пока позавтракать, заслужил. Уходя, бережно закутал сало чистой тряпицей.
Пока пил чай в закусочной, азарт всё ещё томил его. Такой же, как в картах, когда он, бывало, по молодости лет просаживал в банчок полную зарплату за ночь. Так же руки подрагивали и сердце разбухало. А потом был в его жизни период, когда повадился ходить на ипподром. Там тоже легко раздевали догола голубчиков. Зато время чудесно и гулко летело, круг за кругом, оставляя лишь дивную пустоту в груди, — такого и в любви не испытаешь. Игроком был Пашута, как всякий, кого сильно давит обыкновенность дней, и знал, что только мираж внезапной добычи приносит ощущение полноты бытия, утихомиривает душу на короткий срок.