У него есть одна монета времени на дневные расходы — скажем, соверен. Он должен разменять ее, и соглашается много терять при обмене.
Допустим, продавая билет, компания сообщает: «Мы разменяем ваш соверен, но удержим за это три полупенса». Что на это скажет мой типичный человек? Но именно так и поступает компания, дважды в день отнимая у него пять минут.
Вы говорите, что я мелочусь. Да. Но в дальнейшем я оправдаюсь.
А теперь не будете ли вы добры купить свою газету и войти в поезд?
V
Теннис и бессмертная душа
Вы садитесь в утренний поезд со своей газетой, и невозмутимо, величественно погружаетесь в нее. Вы не торопитесь. Вы знаете, что у вас есть по крайней мере полчаса безмятежности. Пока ваш взгляд праздно останавливается на рекламе грузоперевозок и стихотворениях на внешних страницах, вы ни дать ни взять праздный человек с уймой времени, человек с некой планеты, где в сутках сто двадцать четыре часа вместо двадцати четырех. Я заядлый читатель газет. Я регулярно читаю пять английских и две французских ежедневных газеты, и одни лишь киоскеры ведают, сколько еженедельных. Я вынужден признать эту личную черту во избежание обвинений в предвзятости, когда я скажу, что возражаю против чтения газет в поезде. Газеты делаются быстро и для быстрого чтения. В моей дневной программе нет места для газет. Я читаю их по мере возможности, урывками. Но я читаю их. Идея посвящать им тридцать-сорок минут прекрасного уединения (ибо нигде вы не можете так погрузиться в себя, как в салоне, заполненном молчаливыми, замкнутыми, курящими мужчинами) для меня отвратительна. Я никак не могу позволить вам бросаться бесценным жемчугом времени с такой восточной расточительностью. Вы не шах времени. Позвольте почтительно напомнить вам, что времени у вас не больше, чем у меня. Никаких газет в поезде! Я уже «отложил» примерно три четверти часа для использования.
Вот вы добрались до конторы. И здесь я оставляю вас до шести часов. Я знаю, что формально у вас есть час (в действительности, зачастую, полтора) в середине дня, менее половины из которых уходит на еду. Но я предоставляю вам тратить это время целиком по собственному усмотрению. Можете читать ваши газеты в это время.
Я вновь встречаю вас на выходе из конторы. Вы бледны и утомлены. Во всяком случае, ваша жена говорит, что вы бледны, а вы даете ей понять, что устали. По пути домой вы постепенно достигаете чувства усталости. Чувство усталости нависает над необъятными пригородами Лондона добродетельно-меланхоличным облаком, особенно зимой. Вы не едите сразу по прибытии домой. Но примерно через час вы чувствуете, что можете сесть и принять немного пищи. Что вы и делаете. Затем вы курите, основательно; видитесь с друзьями; вы убиваете время; вы играете в карты; вы листаете книжку; вы ощущаете приближение старости; вы гуляете; вы поглаживаете фортепиано… Боже правый! четверть двенадцатого. Затем вы посвящаете добрых сорок минут раздумьям, что пора бы ложиться спать; и, вполне возможно, отведываете по-настоящему хорошего виски. Наконец, вы отправляетесь в кровать, измученный дневными трудами. Шесть часов, быть может, больше, прошли после вашего возвращения из конторы — прошли как греза, прошли как по волшебству, необъяснимо исчезли!