От чувства этой радости жизни природы, от людской теплоты, с которой была встречена Агаша в Кайтёсе, плавало ее сердце в нектаре грез. Душа Агаши как бы вдруг стала зрячей и необыкновенно человечной, после того что довелось ей увидеть, прочувствовать в кабинете у Русины.
Много в жизни Агаши было бессонных горьких ночей – смерть мужа, смерть детей, голод и холод в военные годы, разгрузка барж, заготовка дров в тайге для топок пароходов. Но не было в жизни Агаши такой бессонной ночи. Она и не знала, что от радости, счастья можно лишиться сна.
– Бог мой! – восклицала Агаша, всплескивая руками, будто крыльями на взлете.
Слушала Мариана свою мамусю, сидя на диване. Одета она была в простенькое ситцевое платьице в крупную горошину.
– Мамусенька, по порядочку все рассказывайте, – попросила девушка и, упершись в подбородок рукой, сидела как зайчик на вспуге.
– Русина, дочка Перуна Владимировича, повела меня к себе в кабинет. Усадила в кресло у столика и начала расспрашивать: где родилась, чем болела и когда, сколько лет прожили бабушка, дедушка, а также мать с отцом. Все как есть повыспросила. И ведь не записывала на бумаге. А включила кнопку, и за ее спиной в ящике машинка знай себе крутит мой голос на ленточку.
– Магнитофон это, мамуся, – подсказала Мариана.
– Верно, он самый, не спорю. Да только кайтёсовский магнитофон не из тех, на которые городские космачи от безделья похабщину иностранную собирают. Этот у них в дорогом дереве, да такой антиллегентный из себя. Вскоре пришли еще два ихних доктора. Потом-то я узнала, что все они большие профессора, как сам Перун Владимирович. Каждый из докторов меня перещупал, что тебе курицу на продаже. После этого на кушетку прилегла и только с боку на бок успевала перевертываться. Кругом, как есть, обсмотрели меня профессора и на рентгене просветили, дыши не дыши. Мужчины докторы, видать, по возрасту давно уже на пенсии выгуливаются и годами много старше меня: я чуть со стыда не сгорела перед ними, голышом стояла и лежала. А им-то голая бабеночка и не в диковину, молодых-то, поди, каждый божий день вволю шшупают. Русина у них – главная ученая докторша. И до чего же славная! Дай бог ей долгий век и счастливый. Спросила я Русину, когда мы остались с ней вдвоем: скоро ли мне операцию зачнут делать. А Русина рассмеялась и сказала: «До операции тебе, Агаша, еще далеко, не волнуйся». А потом по своему больничному телефону с кем-то начала говорить и приказала сделать то-то и так-то. Не успела я моргнуть глазом, как появилась беленькая девушка, объявила мне: