Только две фразы, относящиеся к эпилогу «Громового гула», вписаны в роман с явной оглядкой на неизбежную все же ввиду рискованной темы цензуру: «От окончательного вымирания черкесов спасла лишь Октябрьская революция. По переписи 1926 года шапсугов насчитывалось 3733 человека, они живут сейчас в Лазаревском и Туапсинском районах и в пяти аулах Октябрьского района Краснодарского края». Но ведь как раз эти предохранительные фразы кажутся самыми страшными. Они и убийственны и язвительны. Их и сейчас ни в коем случае не следует изымать из романа.
Смыслом жизни Озермеса, главного героя второго романа, становится приближение к божеству, поиск какой то окончательной истины. И какой то ее проблеск в конце концов он уловил. Большего же не дано никому из смертных: «Почудился ли ему Дух гор или нет, из сказанного им следовало, что колесо времени, казалось бы, вечно замершее в недоступной для человека глубине мироздания, все таки вращается и для Тха, и для Духа гор, и они, подобно людям, старятся, только спустя бесчисленное количество земных лет и зим. Пораженный неожиданно залетевшей ему в голову мыслью, Озермес остановился и прикрыл рукой лицо от злых ударов ветра. Если Тха все таки старится, значит, он, как и любой человек, смертен, и может прийти время, когда его не станет. Что же будет потом — народится новый могучий Тха или люди будут жить без него, каждый сам по себе». Вот, кажется, итог размышлений и самая сердцевина философского повествования.
Некогда римлянин Плиний младший утверждал, что нет книги, прочтение которой было бы бесполезно. Сделаем оговорку, что все же во времена Плиния пергамент, на изготовление которого шли воловьи шкуры, был крайне дорог и не расходовался по пустякам. Всегда ощущалась разница между литературой и развлекательной беллетристикой, между начертанным кровью, позаимствованной из собственных жил, и тем, что написано чернилами, пусть даже высокого качества, но почерпнутым все таки из чернильницы. Существует целый ряд произведений всемирной литературы, взывающих к совести человечества, повествующих о безжалостном уничтожении целых этносов и цивилизаций. Есть, скажем, рассказ Полибия о сопротивлении и разрушении Карфагена, «Иудейская война» Иосифа Флавия, благородная книга Лас Касаса об истреблении индейцев алчными испанцами, книга голландца Мультатули о поведении его соплеменников в Ост Индии, незабываемые страницы «Мельницы Левина» немецкого поэта и прозаика Иоханнеса Бобровского о прусском захолустье, где герою чудятся слабые голоса из жизни уничтоженных первонасельников края... Ну, этот ряд, ко благу и пополнению самой горестной словесности и к злосчастью по большей части равнодушного человечества, все длится и длится. Поскольку со дней Полибия и Флавия человечество недостаточно еще поумнело. И конечно, этот перечень книг непредставим без шедевров русской бичующей и самобичующей, всегда уклонявшейся от соблазна восславить зло литературы, которую Томас Манн совсем не зря называл «святой».