— Ты с ней знаком? — спросил врач.
— Нет, — ответил я. — Но я всегда смотрю на нее через вентиляционное окно, когда она сидит у подоконника и делает уроки.
— Очень милая девочка, — сказал врач.
Я был в этом уверен. Но ничего не сказал. Теперь о моем укрытии знали четверо: Фреди, если он еще жив, Хенрик, врач и его жена. Папу и Баруха я не считал.
Я на минуту снял фуражку и провел рукой по волосам. Они были короткие и колючие.
— Вы были когда-то парикмахером?
— Да — в армии, — сказал он и засмеялся.
Какое счастье, что в одной из квартир я нашел маленькие ножницы и время от времени стриг себе ногти. Сначала только на одной руке. Не мог стричь на левой руке. Но потихоньку научился. Я не любил стричь ногти. Когда я жил с родителями дома, каждый раз из-за стрижки ногтей велась война. Папа всегда говорил:
— Алекс, ты соревнуешься с кошкой?
Мама приносила ножницы, и, если у нас гостила бабушка, она всегда собирала отрезанные ногти в бумагу и бросала их в огонь. Потому что если вы повсюду разбрасываете ногти, поели смерти душе придется ходить и собирать их, и она будет кочевать бесконечно. Я думаю, бабушка в это верила, потому что всегда тщательно собирала их.
Привратник того дома, где был проход, знал врача. Он поклонился ему, сняв шапку. Потом проводил нас к подвалу, предварительно убедившись, что никто нас не видит. Его об этом никто не просил. Я даже подумал, что он тоже подпольщик. Он сдвинул тяжелый буфет и, когда мы вошли в темный проход, поставил его на место. Я осветил это место фонариком и быстро нашел камни, положенные один на другой. На этот раз я вытащил больше кирпичей. Потом доктор помог мне положить их на место.
Я повел его чердаками и проходами в стенах домов. Хорошо, что нам не пришлось подниматься на крыши. Ходить по ним нелегко. Нужно уметь держать равновесие, ведь приходится пользоваться досками, предназначенными для трубочистов. Я был специалистом в этой области. Но врач был человек старый. Он быстро начал задыхаться, и приходилось часто останавливаться, чтобы он передохнул. Я притворялся, что передышки нам необходимы, и делал вид, что прислушиваюсь, нет ли кого-нибудь в соседнем доме. Но вскоре убедился, что доктору совсем не стыдно признаться в том, что он устал.
Наверно, только дети стыдятся этого. А впрочем, нет. Я вспомнил дядю Роберта, который страдал одышкой и всеми силами стремился это скрыть.
Наконец мы пришли. Было тихо. Я дернул провод и спустил лестницу. Хенрик не посмотрел, кто там, внизу.
Доктор очень быстро пришел в себя и вдруг на моих глазах превратился в человека бойкого и энергичного. Быстро развязал повязку. Разложил инструменты на полотенце, положенном поверх деревянной доски. Засунул в рот Хенрика тряпку, чтобы тот не укусил язык или губы. Затем вскрыл рану и прочистил ее. Я помогал ему изо всех сил. Он боялся, что я потеряю сознание, увидев кровь. Я не сказал ему, что буду’ врачом, когда вырасту. После того, как я познакомился с этим доктором, я был уверен в этом.