Я старательно и осторожно массировала старику поясницу, стараясь не пропустить ни одной косточки, связки, мускула. Когда я закончила процедуру, Дмитрий Александрович сел, потом встал, прошелся по комнате.
– Смотри-ка, Антоша правду сказал, руки у тебя золотые: боль-то прошла, – и он неожиданно подмигнул мне. – Хочешь, покажу, каким орлом я был лет эдак шестьдесят пять назад?
– Хочу, – и я не покривила душой, потому что в этом маленьком старичке, как и в моем покойном деде, было что-то притягательное, доброе, что было присуще многим людям его поколения, которые без излишнего мудрствования брали на себя все то, что подбрасывала им судьба, и несли эту ношу достойно и не ропща. И, конечно же, он помнил себя молодым и сильным, и ему хотелось, что бы я увидела его именно таким. Потому что кто бы и что ни говорил, но в старости есть что-то унизительное… Дмитрий Александрович тем временем достал из книжного шкафа толстенный альбом в коричневом кожаном переплете, раскрыл его и ткнул пальцем в маленькую поблекшую фотографию. На ней был запечатлен юный, курносый, толстощекий солдатик – грудь в орденах и медалях, из-под лихо надетой пилотки выбивается молодецкий вихор.
– Это я весной 45-го в Берлине, ну, что скажешь?
– Точно орел!
– То-то ж… А это я на первом курсе МЭИ – Московского электротехнического института. Видишь, тут большинство ребят в гимнастерках, это мы сразу после фронта пошли грызть гранит науки, хотя учиться трудно было, многое позабывали… В группе в основном парни, но и девчата были. Вот эта серьезная девица, – и он ткнул пальцем в фотографию милой скуластой девушки, – Тома Александриди, в сорок первом в 16 лет она добровольцем на фронт пошла, радисткой, участвовала в Керченском десанте, дошла до Берлина. Сейчас профессор… А это меня фотограф газеты «Правда» снял в 1955 году, когда я уже работал программистом на БЭСМ – так называлась одна из наших самых первых электронно-вычислительных машин, ее академик Лебедев построил. Потом на этой машине траекторию полета Гагарина рассчитывали. Ты хоть знаешь, кто это такой?
– Обижаете, Дмитрий Александрович, я ведь в советское время родилась… А кто эта женщина? – указала я на фотографию, с которой улыбалась красивая дама в шляпке с вуалью, черно-бурой лисой на плечах и бровями в ниточку.
– Это моя покойная супруга, Верунина мать, она актрисой была, в детском музыкальном театре работала. Веруня на нее похожа, тоже в молодости красавицей была, в ГИТИСе три года училась, потом бросила, пошла на филологический… А это Веруня с Антошкой. Ему здесь полтора года.