Того, без рясы, видно уже не было. В дверь лезли уже не лица, хари. И по ним яростно хлестали тонкая секира и изящный меч брата Гильденбрандта. Гораздо реже, но с убийственной точностью вырывая бойца из рядов нападающих, обрушивался тяжелый двуручник брата Евпатия. Ряса его была изрублена в клочья. Да и прелат выглядел не лучшим образом. Некогда белый костюм был богато залит разноцветной кровью. С клинков при каждом взмахе брызгало.
— Помогай, Скакун, — запалено прохрипел брат Евпатий и отшагнул назад.
Я занял его место, в несколько свистящих ударов заставив нападающих отшатнуться.
— Напри на них, — рявкнул прелат.
Я послушно швырнул клинки вперед. Большеглазые отшатнулись. Неуемный старикан крюком секиры зацепил ручку двери и потянул ее к себе. Несколько клинков ударили по рукояти и со звоном отлетели. Я пинком вышиб чей-то разрубленный организм и дверь с громким щелчком захлопнулась. Торопливо вбил в скобы, закрепленные на двери, несколько подобранных палашей, потому что шикарный цифровой замок уже был разнесен страшным ударом.
Глухо простонало железо, и узкий клинок с натугой прорубил толстую дверь.
— Тьфу ты. Коготь. Бежать надо, не устоит дверь-то, — с опаской сообщил Сашка, наставляя на дверь давешний обрез.
— А, это ты, Александр Весин, оборотень. Прости, не узнал.
— Да и тебя, твое преосвященство, особо не узнаешь.
— Пойдемте, — поторопил я спутников. — Сашка, бери брата Евпатия.
— Не надо, — остановил его прелат. — Не надо.
Из множества пробоин в доспехах под черноризца натекла лужа крови. Я нажал на камень в обруче. Металлическая пленка уплыла, открыв бледное бескровное лицо с крепко сжатыми губами. Глаза остались широко открыты.
Брат Гильденбрандт положил ему руку на лоб.
— Прощай, старый товарищ, — и веки, вздрогнув, опустились.
Железо опять взвыло, разрубаемое.
— Быстрее, — тревожно сказал Сашка, — против Когтя дверь долго не выстоит.
— А ты не мало знаешь, оборотень, — задумчиво сказал прелат и вдруг рванул вперед, перескакивая через ступеньку.
Последним в квартиру влетел Сашка.
— А ты куда? — заорал я на него. — Это ж твои.
— Ага.
— А как ты с ними биться будешь?
— Нормально, — сообщил он, устанавливая на треногу мушкетон. — Нормально. Крестик помнишь? Вот то-то. Иди давай. Я здесь постою.
Абсолютно разобранный, вошел я в комнату. Здесь основательно порылись. Только вот местная нечисть совершенно не имеет опыта борьбы с несунами. Я бросился к портфелю. Там и лежала эта самая скрижаль. Под подкладкой.
— Вот, брат Гильденбрандт, возьми.
— Ты должен положить ее, а я взять.