Между тем прошение о переводе было им подано – безо всяких шуток и куда следует. Желая, как он объяснял, потрудиться во имя Божье и быть поближе к семье, отец Михаил просил перевести его из Москвы в сельский приход – все равно какой, лишь бы недалеко от Посада. Что на это прошение выразило священноначалие, мы дословно не знаем, но думается, обошлось без грубостей, потому что от всякого другого начальства церковное отличается воздержанностью в речах. Вероника говорила только, что отца Михаила настойчиво склоняли остаться, так как в московском храме он был на хорошем счету.
Однако, проявив недюжинную смиреннонастойчивость, батюшка преодолел сопротивление священноначалия. Махнув рукой, оно благословило его на приход – такой самый, как он просил, и даже еще того более. Более потому, что у храма сего прихода целых было только три стены из четырех, а прихожан, кажется, не оставалось вовсе.
С этого момента жизнеописание отца Михаила полагалось бы вести другим, высоким слогом, но мы с Подполковником к нему не приучены. Да и как вы расскажете высоким слогом про кирпич и цемент, про деньги, часто неизвестного происхождения, про чиновников и взятки, надобные за каждый их чих? О беспаспортных полубичах-полурабочих, о кровавых мозолях на белых поповских руках – как об этом красиво расскажешь?.. Впрочем, кажется, у нас получается.
Деревня Короськово, где отец Михаил совершал свой подвиг, принадлежит нашему Посадскому району. Изредка он попадался нам в городе – топоча кирзовыми сбитыми сапогами, батюшка бегал из конторы в контору, как есть, в ватнике, надетом поверх запыленного подрясника. Иногда и мы с Подполковником, невзирая на ропот жен, приезжали к нему в деревню – приезжали даже без бутылки, просто затем, чтобы подсобить. Отец Михаил выходил нам навстречу: борода его с застрявшими стружками развевалась по ветру, загорелый лоб блистал медью, а пахло от него, как от киево-печерского старца Феодосия.
Много ли, мало ли – с момента преображения отца Михаила прошло три года. Недавно мы с Подполковником были в числе прочих приглашены в Короськово на Крестовоздвиженье. Своими глазами увидели мы восстановленный о четырех стенах храм и невесть откуда взявшийся, словно сам собой народившийся, молящийся народ. И присутствовало церковноначалие, и совершались праздничные службы. А когда все закончилось, мы с Подполковником силой усадили отца Михаила в машину и увезли в Посад. Дома мы заставили его отпереть баню, сами истопили ее, и сами собственными руками хорошенько его помыли. Принимали мы что-нибудь при этом или нет – об этом умолчим, чтобы не сбивать впечатления.