И последнее – для любопытствующих. Квартиру отцу Михаилу Аида Васильевна действительно подписала – в этом он сам нам признался. Четвертая стена короськовского храма – это она и есть, бывшая старушкина квартира.
Филипп лежит на приступке под северной стеной Главного дома. По его судорожному похожему на икоту дыханию видно, что он умирает. Сколько продлится агония, трудно сказать, но может быть, раньше Филиппа прибьет отвалившимся от дома карнизом. Или его найдут и пристрелят охранники, нанятые новой музейной администрацией. Такое вполне возможно, потому что со старыми сотрудниками в Абрамцеве нынче не церемонятся.
Вообще-то отстрелить Филиппа обещал каждый очередной директор, но дальше устных угроз прежде дело не заходило. Даже наоборот: под «отстрел» попадали сами директора, а Филипп оставался в Абрамцеве и продолжал нести свою службу, скромную и никем, в сущности, не ценимую. А ведь на эту службу его назначила сама судьба. Филипп единственный из сотрудников родился прямо тут, под верандой аксаковско-мамонтовского мемориального дома. Он и теперь, умирая, лежит в двух шагах от места, где появился на свет.
За всю свою долгую жизнь Филипп ни разу не покидал пределов абрамцевских заповедных земель, но это, конечно, не значит, что он недостаточно пережил на своем веку. Если все же ему случится заглянуть в дуло чоповского пистолета, то будет чему промелькнуть в сознании напоследок…
А может быть, он и сейчас о чем-нибудь вспоминает или думает, вот об абрамцевских землях, оставляемых им без присмотра. В свое время даже собаки, что хотьковские городские, что из ближних к Абрамцеву деревень, знали и уважали границу музея-заповедника. Прежде чем пересечь ее, они останавливались и долго нюхали невидимую черту – словно до этого им зачитывали государственное постановление об охраняемой территории.
А возможно, что и зачитывали. Государство в те годы если что охраняло, то уж на полном серьезе. Правда, оно не всегда было в курсе того, что, собственно, охраняет. В Абрамцеве в Аленушкином пруду благоденствовали лягушки; мемориальный парк зарастал сорным деревом; аксаковско-мамонтовский дом подгнивал в относительной неприкосновенности. А в коллективе музейщиков зрели разные настроения – от эстетски-либеральных до грубо-почвеннических.
Под охраной государства процветали расслабленность и неисполнительность, в том числе в самих органах охраны. Именно этой неисполнительности органов Филипп обязан если не появлением на свет, то своим дальнейшим существованием. Он родился один в помете, последнем, должно быть, для старой бродячей суки. Такой уже старой, что ей было безразлично, что люди сделают с ее щенком. Когда милиционеры вытаскивали его из-под веранды, она даже не рычала, а стояла в сторонке. Потом она почесала болтающееся вымя и, не оглядываясь, поплелась прочь. А щенок в это время знакомился с первым в своей жизни директором. Его вчера только открывшиеся глазенки встретились с глазами начальства, грозными, как пистолетные дула.