Но, оставаясь в живых, пес, по такому случаю, должен был продолжать питаться. И та же проблема стояла перед его благодетелями-ментами. Служба их не кормила, поскольку музей для них был местом совершенно не хлебным, далеким от столбовой дороги коррупции и злоупотреблений. Поэтому милиционерам приходилось, втайне, конечно, от своего начальства, подряжаться на охрану новорусских дворцов и вилл, благо те плодились вокруг Абрамцева, как грибы. Соответственно, и у Филиппа в придачу к дневной, государственной службе появилась ночная, левая.
Каждый вечер после закрытия мемориальных объектов и наложения в нужных местах пластилиновых охранных печатей наряд, состоявший из двух ментов и Филиппа, разделялся. Мент номер один оставался в музейской кандейке смотреть телевизор и листать порнографические журналы, а номера второй и третий отправлялись на коммерческое дежурство. Шли, как выражались менты, «охранять Михеича». Дорога была недолгой, потому что жил этот самый Михеич в двух шагах от усадьбы Абрамцево. «Жил», конечно, неточное слово; правильнее сказать, «княжил» или «царил». Его латифундия с полем для гольфа, тремя теннисными кортами и вертолетной площадкой раскинулась на земле, овеянной славой русской художественной культуры. Путь Филиппу с ментом освещали фейерверки, пускаемые над рестораном, называвшимся «У Михеича». Здесь тоже была во дворе площадка и вертолет на ней для Михеечевых «гостей», а также небольшой зверинец с экзотическими животными. Минуя последний, Филипп успевал перегавкнуться с собакой динго.
Подойдя к воротам поместья, мент с Филиппом показывали себя в камеру наблюдения и докладывали о своем прибытии.
– Ты ступай в будку, а ты проходи, – отвечал из динамика Михеечев властный голос.
Ворота приотворялись; мент поднимался в караульную башенку, чтобы сменить дневного охранника, а Филипп, следуя приглашению, трусил по гравийной дорожке в сторону барского дома. Михеич обычно уже поджидал его, сидя с бутылкой хереса на мраморных ступенях крыльца. За спиной его стояла фигуристая большегрудая женщина в форменном передничке. Она держала поднос с угощением для Филиппа. Что это было за угощение, нос рассказывал псу еще метров за десять. Впрочем, тот и не привередничал – хоть Филипп и предпочитал что-то, что можно погрызть, но если женщина ставила перед ним фуа-гра, он все равно не отказывался.
Пока пес увлеченно ел, гоняя поднос по мрамору, человек приканчивал бутылку хереса. Только когда поднос был окончательно вылизан и отпечатана была новая бутылка, Михеич заводил беседу.