Он поднимает голову и смотрит на нас поверх очков.
– Здорово, Петровна.
Старушка, в свою очередь, вглядывается и узнает Никитича:
– Эй… ты Лёвка, что ли? А говорили, ты в жэке работаешь… А я вот тут с чайником…
Завьялов неопределенно мычит и отвечает вопросом:
– Ты это… сама-то как?
Забыв про чайник, она подсаживается к столу.
– Да как, как… Трофимыча схоронила, дочка за офицером гдей-то в Мурманске… Доживаю, одно слово.
Голова ее начинает мелко покачиваться, и, чтобы отогнать кручину, Варвара Петровна меняет тему:
– А ты, я смотрю, в начальство вышел… Знать, отошел от старых-то дел? То-то, поди, несладко было по тюрьмам скитаться…
Завьялов усмехается:
– У меня, мать, уж внучка растет.
– Скажи… – Ее лицо проясняется. – Ау меня, милый, тоже внук имеется. Не помню – в том месяце али в поза-том в отпуск приезжали… И такой молодец: восемь лет всего, а уже сам курам головы рубит.
Я ставлю перед Варварой Петровной наполненный чайник и ухожу работать. Старики беседуют еще долго…
И еще один день проходит – местного календарного значения. Ни бумажные «Ведомости», ни изустные не проливают света на убийство в парке и никак не подтверждают даже факт его. Без информационной поддержки это событие съезжает и в моем собственном рейтинге. Зато мне известна уже причина вчерашнего веселья в нашем дворе: оказывается, калининский сосед Ворносков выиграл пятьсот тысяч в какое-то телевизионное лото. Удивительную новость нам с Завьяловым сообщил сам Калинин. В растрепанных чувствах, с подбитым глазом предприниматель явился ко мне в учреждение, надеясь культурно опохмелиться, однако был вежливо выставлен. А вечером, встретив бабу Шуру, я узнаю от нее огорчительную подробность. По ее, бабы-Шурину, недогляду шалые гуляки «поднесли» вчера дяде Коле: угостили его водкой прямо через балконные перила. Бедняга всю ночь «чудил», а наутро у него сделалось расстройство желудка, продолжающееся по сию пору.
– Взяло кота поперек живота! – серчает баба Шура.
Я, впрочем, думаю, что раздражает ее не столько дяди-Колин понос, сколько Ворноскова Верка, дающая без устали интервью перед своим подъездом в кружке возбужденных товарок. На Верке вечернее тугое платье с блестками, ниже подола которого светятся ее бутылочные икры, нагие и неэпилированные. О чем говорит сейчас избранница судьбы, я не слышу, но мина на большом комковатом лице ее серьезная и наставительная. Мы с бабой Шурой понимающе переглядываемся.
– Ишь как раздулась, – она сатирически усмехается, – гляди, сейчас треснет.
– Не говорите… – поддакиваю я.
– В лотарею, вишь, выиграли… – Баба Шура строжеет. – Не божеские это деньги.