Врачебный диалог шел поверх урусовской головы, и Саша скромно потупился.
– Ну, как скажете… – Клавдия Петровна поджала губы. – Я ему передам, что вы не велели.
Она собралась выйти, но Пушкин ее остановил:
– Вот еще что… Я сейчас… э-э… поеду на вызов, так что вы тут останетесь за хозяйку. Хорошо?
Лицо Клавдии Петровны разгладилось:
– Конечно, Андрей Семенович, не сомневайтесь.
И уже в дверях она обернулась:
– Так как, Андрей Семенович, насчет шахмат?
Кресло под Пушкиным скрипнуло:
– Ладно, черт с ним… Каспаров, волк его заешь.
«Воронок» им подали через четверть часа. Это был фургон скорой помощи, устроенный на допотопном грузовом шасси. Перевозили в нем, наверное, самых буйных пациентов: мутные окошки в фургоне были защищены толстыми решетками, а фанерные внутренние стенки имели во многих местах проломы. Урусова Пушкин поместил в кузове на деревянной скамье, а сам с трудом загрузился в кабину к водителю. Не успел Саша осмотреться в фургонном сумраке, как «воронок» всхрапнул и, дробно задергавшись, тронулся. На первой же асфальтовой выбоине скамья, на которой сидел Урусов, так сильно поддала ему снизу, что он оказался на полу на четвереньках. Едва Саша встал, как машина сделала поворот, и его швырнуло на борт. Таким манером путешествие и продолжилось: Урусов перебегал в фургоне от борта к борту, то приседая, то подпрыгивая от толчков, потому что утвердиться на подкидной скамье не было никакой возможности. Фургон трещал и визжал, словно его ломали на части, а под полом его грозно говорила выхлопная труба, дым от которой просачивался внутрь, окуривая Сашу и дурманя, как пчелу.
А накануне, празднуя окончание Петрова поста, матушка Наталья отбила и пожарила два замечательных куска свинины. Гарниром к мясу должна была послужить картошка, жаренная на шкварках. Параллельно с готовкой матушка затеяла стирку и потому весь вечер сновала из кухни в ванную. Стиральная машина ее, старенькая «Эврика», выходя на отжим, начинала буйствовать и кататься от стены к стене, но Наталья усмиряла ее собственным весомым задом, садясь на «Эврику» сверху наподобие амазонки. Кто не употеет от таких трудов, поэтому неудивительно, что одеяние матушкино было не самым приличествующим для попадьи: в нестрогом заточении находились те лишь части ее изобильного тела, которые могли послужить помехой в делах.
Как бы то ни было, к восьми вечера Наталья управилась. Хлеб, уже порезанный, и зелень на столе она накрыла от мух салфетками, а сама, сбросив с себя последние одежды, пошла принимать душ. Омовение ее было довольно продолжительно и отличалось сегодня особенной тщательностью. По завершении его матушка с греховной пристрастностью произвела перед зеркалом в разных проекциях смотр впечатляющей своей наготе, после чего некоторые области ее тела спознались с бритвой. Выйдя в облаке благоуханий из ванной, Наталья задрапировалась в шелковый легкий халат с изображениями лилий и принялась ждать… Нет, боже упаси, она ждала не любовника, просто в кои веки им с отцом Зиновием удалось остаться на свободе, распихав троих чад своих в летние лагеря; и разумная матушка планировала нынче воспользоваться счастливой возможностью для супружеских невозбранных утех.