«И дались ему эти русалки! — в который раз думал Влад, хлопая над ползущим отцом своими кожистыми крыльями. — Хотя, если вспомнить ту тварь, которая нам бал испортила… то, думаю, отец прав. Век бы их не видеть, русалок этих!»
Подполз старый Дюссельдорф к самому рву, что окружал Михайловский замок. А Влад, по привычке, уже подлетел к мостику.
— Куда прешь, дурень! — прохрипел старик. — Пшел вон! И не мельтеши тут, не хлопай крыльями, не мешайся!
Влад приземлился позади отца и принял облик человеческий. Страшно ему стало. Осознал он, что хочет совершить отец. Холодок пробежал по и без того холодной спине. Он бросил взгляд на парадный вход: кареты, повозки и колесницы по-прежнему стояли там. Гости ждали их. И какие гости! Все сильные мира сего собрались…
А Архип Петрович приподнялся на руках и принялся нашептывать какую-то тарабарщину.
И вспенилась вода во рву, забурлила, повалил из нее зеленоватый пар, и полезли химеры жуткие. Шелестели они по траве, щелкали длинными кожистыми хвостами. Направились они не к Дюссельдорфу, а к замку. Лезли все новые и новые, и не было им числа.
Облепили они стены замка, будто черные извивающиеся пиявки. Ползли все выше и исчезали в окнах, свет в которых тут же померк.
Послышались крики и стоны. В полной тишине, что воцарилась вокруг, слышны были даже отдельные проклятия в адрес Дюссельдорфа и всего рода его.
Поежился Влад, будто уже ощущая на себе силу этих проклятий. В очередной раз пожалел, что не сбежал вовремя, не спрятался вместе с упырями где-нибудь за городом. Не переждал. Вспомнился ему и упырь Данилов. Наверняка сидит в каком-нибудь углу сейчас и трясется от страха. А ведь если подумать — не такой уж он дурак, этот Данилов. Он-то переживет эту ночь…
И вдруг все стихло. Оборвались крики, заглохли стоны. Тишина показалась Владу гробовой. Ему померещился конец всего живого и мертвого в этом городе. От этого стало нехорошо, и он сел на землю. И очень вовремя.
Полыхнуло зеленое пламя. Стены замка содрогнулись. Почерневшие балки с остатками кровли с грохотом устремились в небо. Пламя вырывалось отовсюду: из крыши, из окон и дверей.
Удар воздушной волны был такой силы, что будь Влад на ногах — отлетел бы до самой Мойки. А так — его лишь перевернуло и протащило по земле. Поднявшись, он взглянул на отца.
Архип Петрович стоял, широко разинув свою бездонную пасть. Зеленое пламя закружилось вокруг замка, образуя вихрь, вспыхнуло, осветив все Марсово поле, и ринулось к Дюссельдорфу. Старик стоял твердо, будто не был только что подобен полудохлому слизню. С ревом поглощал он этот смерч, что породили химеры. И в потоках зеленого пламени виделись Владу искаженные яростью лица гостей убиенных. Столько злобы и ненависти источали они, что он отпрянул, а после — развернулся и побежал прочь от отца. Да упал, споткнувшись о корень старой липы, что росла на самом берегу Мойки.