— Разве? Вообще-то людям свойственно волноваться. Это естественно. Так чего еще я не знаю?
Он ухмыльнулся:
— Да много чего, наверное. После того как ты запретила мне ходить по эстакадному мосту, мы с Тоннэрами придумали еще одну игру. Фокус был в том, чтобы дойти до середины и простоять там дольше всех. Потом, когда поезд уже совсем был рядом, мы переваливались через край и спускались к речке по ферме моста. Мы всегда хотели переждать поезд прямо на мосту. Нам казалось — если залечь с краю, места хватит. Жаль, духу не хватило.
— А я-то думала, ты с ними больше дружбы не водил.
— Еще как водил, — сказал Джон. — Это у Лазаруса Тоннэра я выменял ножик на твою брошь. Может, она и сейчас у него.
— А ножик где?
— Испарился, — ответил он. — Я его продал и купил сигареты. Ножик-то был так себе.
— Брось вызов, кто дерзнет, — сказала я.
— Что?
— Так, ничего.
Однажды после обеда я попросила Джона свозить меня на манавакское кладбище.
— Что ты там забыла? — спросил он.
— Хочу посмотреть, как ухаживают за могилой Карри. Как отцовские деньги расходуют.
— О Господи, — вздохнул Джон. — Ладно, поехали.
Кладбище располагалось на холме, потому его всегда обдувал сильный ветер, который, однако, ничуть не освежал, ибо был настолько горяч и сух, что от него щипало в носу. Ели у дороги темнели на фоне слепящего солнца; тишину нарушало лишь слабое стрекотание кузнечиков, что прыгали, как заводные игрушки. За семейным участком и вправду ухаживали; больше того, его даже поливали. Пионы цвели, как всегда, буйно, хотя дикие цветы и трава за оградой настолько иссохли и выгорели, что напоминали высушенные лепестки ароматической смеси в старинной фарфоровой вазе.
Но кое-что изменилось, и сперва я даже не поверила своим глазам: как такое могло случиться, кто вообще на такое способен? Мраморный ангел упал лицом вниз и лежал посреди пионов, а черные муравьи бегали по белым каменным кудряшкам на голове. Джон рассмеялся:
— Вот так навернулась старушка.
Я посмотрела на него в отчаянии:
— Кто это сделал?
— Откуда я знаю?
— Надо ее поднять, — сказала я. — Не оставлять же так.
— Ее-то? Она же весит не меньше тонны.
— Хорошо, — я была в ярости. — Не ты, так я.
— С ума сошла, — сказал Джон. — Все равно не сможешь.
— Я это так не оставлю. Мне плевать, Джон. Я не оставлю ее так и точка.
Мой голос звенел в разреженном воздухе.
— Ладно, уговорила, — сказал он. — Сделаю. Только не удивляйся, если она упадет и сломает мне пару костей. А что, смешно выйдет: сломал хребет, придавленный несчастным мраморным ангелом.
Джон приложился плечом к ангельской голове и стал поднимать статую. На исхудавшем лице выступил пот, прядь черных волос упала ему на лоб. Я пыталась помочь, но тщетно: камень сопротивлялся и не двигался от моих усилий, так что Джону я только мешала. Словно два крота, мы трудились в пыли, обжигаемые солнцем. Я боялась за сердце. С тех пор как я располнела, я всегда опасалась, что, если слишком сильно напрячься, из него что-то вылетит и жизнь забулькает и выйдет из меня, как вода из раковины, из которой выдернули пробку. Я отошла в сторонку и предоставила дело Джону.