Проходит час, другой, Сандры все нет; но вот привозят — тихую. Ее койка занавешена. Отходя от анестезии, она тихо постанывает. День тянется и тянется. Мне приносят поднос, я пытаюсь есть, но еда мне больше неинтересна. Я смотрю в потолок, который солнце расписало лучиками. Кто-то втыкает в мою плоть иглу. Интересно, я вскрикнула? Какая, собственно, разница. Но лучше бы нет.
В лесу мне было хорошо. Помню прохладное кружево папоротника. Но жажда привела меня сюда. Мужчину звали Ферни, он рассказывал о своей жене. Она навсегда изменилась. Несправедливо по отношению к нему. Она просто не знала. Но ведь и он не знал. Он не говорил, как она восприняла смерть ребенка. Я плыву, как водоросль. Вокруг — ничего.
— Мама…
Усилием воли я всплываю на поверхность.
— Что такое? В чем дело?
— Это я, Дорис. Как вы? Марва сегодня не будет. Встречается с клиентом. Зато я привела мистера Троя. Помните? Мистер Трой, наш священник.
Боже праведный, что еще Ты мне уготовил? Ни минуты покоя. Помню, как же. Красное, круглое, как полная луна, лицо, сияющий взгляд устремлен на меня.
— Как ваши дела, миссис Шипли?
Похоже, это единственный вопрос, до которого люди могут додуматься в таком месте. С огромным усилием и осторожностью, как будто сосуды могут лопнуть, я широко открываю глаза и смотрю на него.
— Прекрасно. Великолепно. Разве по мне не видно?
— Ну мама… — беспокоится Дорис. — Я вас прошу…
Уговор. Будут вести себя хорошо. Как вам угодно. Только вот если Дорис не сотрет со своей физиономии это выражение торжественного страдания, я огрею ее каким-нибудь брэмовским эпитетом. Результат не заставит себя ждать.
— Мне тут с медсестрой надо поговорить, — удивительный такт для Дорис. — Пообщайтесь пока с мистером Троем.
Она тихонько выходит. Мы остаемся наедине с мистером Троем, в тяжелом молчании. Видно, что он старается заговорить, но ему невыносимо трудно. Он меня боится. Смешно. Мне почти жалко смотреть, как он тужится. Словно окаменев, я выжидаю. С чего я должна ему помогать? Действие лекарства заканчивается. Кости ноют, и эта ноющая боль распространяется по мне, как огонь по сухой траве, языки пламени всё лижут и лижут мое тело. И вдруг — речь: мистера Троя прорывает.
— Не хотите… помолиться?
Как на танец меня приглашает.
— Всю жизнь продержалась без молитв, — отвечаю я. — Думаю, и еще чуть-чуть продержусь.
— Мне кажется, вы не вполне понимаете. Если бы вы попробовали…
Он смотрит на меня с такой надеждой, что я сдаю оборону. Это его служение. Он предлагает, что может. Не в чем его винить.
— Не могу, — говорю я. — Никогда мне это не давалось. Но… если хотите, помолитесь сами, мистер Трой.