— Помню, — говорю я. — Ты еще тот был хитрец, вечно совал нос в мой кошелек.
— Я всегда старался поймать счастье за хвост, — говорит он, — даже тогда.
Я смотрю на него пристально: в его голосе мне слышатся насмешливые нотки Джона.
— Стивен… А у тебя и правда все хорошо? Ты… всем доволен?
Он озадачен.
— Доволен? Да не знаю. Не хуже и не лучше других, я так думаю. Ну и вопросик.
Теперь мне ясно, что у него полно забот, о которых я ничего не знаю и даже не хочу знать. Невозможно в один миг усвоить столько нового. Это чересчур. Надо перестать об этом думать. Если и начать его расспрашивать, ни за что он не скажет. И это естественно. Его жизнь, не моя.
— Спасибо за сигареты, — говорю я, — и спасибо, что пришел.
— Да не за что, — отвечает он.
Больше нам нечего сказать друг другу. Он наклоняется, символически чмокает меня в щеку и уходит. Мне бы хотелось сказать ему, что он мне дорог, что для меня он любимый внук, каков бы он ни был и что бы ни сделал со своей жизнью. Но ему было бы неловко это слушать, а мне — говорить.
Дурнота входит в свои права, и вот уже я способна думать лишь о том, что меня тошнит и мне больно. Простыни окутали меня, как бинты. Так жарко, так душно сегодня.
— Сестра…
Снова игла — в этот раз я жажду ее, заранее высовывая руку. Скорее, скорее, я не могу ждать. Дело сделано, и в тот же миг мне становится легче — от осознания того, что лекарство уже внутри и скоро поможет.
Занавески у койки девочки раздвигают — она проснулась. Она вся растрепана, глаза опухли. Видно, что плакала. Только теперь я замечаю, что от нее выходит мама, женщина небольшого роста, со смуглой кожей, короткими черными волосами и извиняющейся улыбкой; на прощание она машет дочери рукой, в этом жесте — и надежда, и беспомощность. Женщина закрывает за собой дверь. Девочка провожает ее взглядом, а затем отворачивается.
— Как ты себя чувствуешь? — интересуюсь я.
— Ужасно, — отвечает она. — Просто ужасно. А вы говорили, что не больно.
Она говорит с упреком. Сначала мне жаль, что я обманула ее. Потом сожаление сменяется раздражением.
— Если это будет самая ужасная боль в твоей жизни, считай, что тебе крупно повезло, девочка моя.
— Вы вообще… — кричит она в ярости, но потом замолкает, мрачная и суровая. Не говорит ни слова и даже не смотрит в мою сторону. Приходит медсестра, девочка что-то шепчет ей. Мне все слышно.
— Не хочу я здесь оставаться… с ней.
Обида, смешанная с яростью; я поворачиваюсь на бок и тянусь за сигаретами Стивена. Потом слышу ответ медсестры:
— Имейте терпение. Она…
Последние слова сказаны так тихо, что я их не слышу. Зато слышу громкие слова девочки: