Мы довольно быстрым шагом преодолеваем коридор, устланный коричневым линолеумом, затем поворачиваем и задерживаемся у двери, которую она распахивает передо мной с таким видом, будто за ней находятся сокровища древних персидских царей.
— Это наш главный зал, — мурлычет она. — Правда же уютно? Сейчас стоят теплые деньки, поэтому здесь народу немного, но вот видели бы вы этот зал зимой! Наши старички обожают греться у камина. Иногда мы жарим на огне хлеб.
Я бы зажарила саму сладкоречивую обманщицу. Я не взгляну ни на один экспонат во время этой увлекательной экскурсии по египетской пирамиде. Я слепа. Я глуха. Вот так — я закрыла глаза. Но эти предатели приоткрываются против моей воли, и я вижу, что у большого камина в огромных креслах сидят несколько дряхлых седовласых старушек, напоминающих отцветшие одуванчики.
Мы идем дальше.
— Это наша столовая. Правда же здесь просторно? Помещение хорошо освещается и проветривается. Большие окна дают много света. Здесь светло до самого вечера, а летом даже до десяти. Столы у нас дубовые.
— Здесь и правда здорово, — говорит Дорис. — Мне нравится. А вам как, мама?
— Я не любитель казарм, — отвечаю я.
Теперь мне стыдно. Я всегда гордилась своими манерами. Как же я опустилась до такой резкости?
— Красивые витражи, — отмечаю я вместо извинений.
— Это вы верно подметили, — тут же отзывается заведующая. — Мы их буквально на днях поставили. Раньше были венецианские окна. Но пожилым людям они, знаете ли, не по душе. У них более традиционные вкусы. Вот и сменили их на витражи.
Она поворачивается к Дорис, стоящей чуть поодаль:
— Стоили они, кстати, целое состояние. Теперь я жалею, что выразила свое одобрение. Этим я причислила себя к стаду единодушных старых овец.
— У нас есть двухместные и одноместные комнаты, — повествует заведующая, пока мы поднимаемся по голым ступенькам лестницы. — Одноместные, конечно, дороже.
— Естественно, — почтительно соглашается Дорис.
Камеры, что они зовут комнатами, совсем маленькие и необжитые и пахнут креозотом. Железная койка, шкаф, покрывало из дешевой грубой материи, какие заказывают по почте.
Пока мы спускаемся, Дорис и заведующая весело щебечут о чем-то. За все это время Марвин не раскрыл рта. Теперь он подает голос.
— Можно с вами переговорить в вашем кабинете?
— Конечно. Может быть, миссис Шипли… старшая миссис Шипли выпьет чашечку чая на веранде, пока мы беседуем? Ей наверняка интересно будет познакомиться с пожилыми обитателями нашего дома.
— Это было бы здорово, да, мама? — спешно соглашается Дорис.
Они смотрят на меня, ожидая, что я возрадуюсь представившемуся мне случаю поговорить с чужими людьми исключительно потому, что они тоже имели несчастье оказаться стариками. Я устала. Что толку спорить? Я киваю и киваю. Я согласна на все. Усаживая меня в кресло, они возятся со мной, как две курицы с одним цыпленком. Всовывают мне в руки чашку чая. Он омерзителен. Да будь он вкусным, все равно показался бы мне омерзительным. Дорис права. Я несносна. Со мной невозможно. Неудивительно, что они хотят меня сдать. Переполнившись раскаянием, я вливаю горячий чай в пищевод, допивая все до последней капли. Ну и чего я добилась? Разве что отрыжки.