Роды были легкими, схватки продолжались не больше шести часов, и никаких швов. Ребенка помыли, взвесили и принесли мне. Я сразу прониклась к нему чувством, что немало меня удивило. Но перед ним и правда невозможно было устоять. Он всегда так живо всем интересовался, всегда с широко открытыми глазами. Такой смешной. Совсем еще кроха, а уже такой бойкий. У него была довольно густая копна черных волос. Черные, как у меня, подумала я, напрочь забыв о том, что Брэм тоже черноволосый.
Когда ему был годик или около того и он уже вовсю бегал, ему не с кем оказалось играть — у ближайших соседей детей не было. Время от времени дочери Брэма привозили к нам своих чад, но Джона они не особо интересовали. Пучеглазые, бестолковые, они все время ныли и ходили с приспущенными штанами и сопливыми носами.
Джон никогда не был широк в кости, как Марвин, но и хилым его нельзя было назвать. Порой я так и ждала, что он погибнет от какой-нибудь болезни, но причиной моих опасений было отнюдь не его слабое здоровье — просто я слишком сильно его любила и не могла поверить, что ему дозволено будет остаться. Стройный мальчик, худощавый, но жилистый, он везде бегал — ходьба казалась для него слишком медленным способом передвижения.
Я научила его играть в магазин, приспособив для этого семена подсолнечника, гроздья кленовых семян с крылышками и серые шляпки от желудей. К первому классу он легко считал до ста и знал все буквы.
— Жаль мне, — говорила я ему, — жаль, что твой дед тебя не увидел, он ведь мечтал о таком мальчике. Что ж, не беда. У тебя нет его денег, зато есть его хватка. Когда он приехал сюда из Шотландии, совсем еще мальчишкой, у него не было ни гроша. Он работал в магазине в Онтарио, а потом скопил денег и открыл здесь свое дело. Сам он поплыл покорять Запад на колесном пароходе, а вещи отправил из Виннипега в Манаваку на быках. Тот еще скряга был, зато в люди выбился. Хочешь добиться успеха — работай больше других, вот что он говорил, а если ничего не получается, на себя пеняй.
Джон в это время считал, сколько семечек он положил в чашку, и, казалось, не обращал внимания на мои рассказы. Зато их слушал появившийся в дверях кухни Марвин, широкоплечий шестнадцатилетний парень.
— По-твоему, мы здесь мало работаем? — спросил он.
— Суди сам: с утра твой отец повез в город дрова. Теперь весь день проведет с Чарли Бином или в пивнушке.
— Я не только об нем.
— Ну, ты-то, конечно, работаешь.
— Вот именно, — сказал Марвин, — вот именно.
— Сегодня ты уж больно рано начал, Марв, — встрял Джон, — и я знаю почему. Работать ты пошел, как домой вернулся, а я заметил, сколько было время. Пять часов. У меня ж теперь старый будильник в комнате. Я не спал. Я тебя видал.