— Ты о загранице? — Недошивин устало махнул рукой. — Я тут ни при чем. Я офицер, это приказ.
— Ах, ты офицер? — издевательски протянул Барский. — Поклонник стихов Симонова? Слуга царю? Нет, ты не офицер, старичок! Ты, брат, гэбэшник! А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.
У Недошивина от скуки стянуло скулы.
— Мне надоело тебе в сотый раз повторять, что в КГБ так же служат Родине, как в любом другом месте.
— Демагогия! — завопил Барский. — Ты еще скажи, что Владлен тоже служит Родине! Вместе со своей Изольдой!
— Но-но! — вскочил Оборотов. — Ты, Лев, не петушись. Хочешь, шепну тестю, тебя тоже за границу выпустят?
— Да не пустят меня, — грустно вздохнул Барский. — Твой же тесть первым не пустит. Я по делу Синявского проходил, хотя он был всего лишь руководителем моей диссертации. Я даже не читал, что он на Западе напечатал. И пусть я презираю свое отечество с головы до пят, как завещал Пушкин, но я не такой подлец, чтобы с КГБ дела иметь.
— Невелика честь! — засмеялся Недошивин. — Таких, как ты, мятущихся интеллигентов у нас вагон и малая тележка. Сами приходят и в очередь становятся. Потому что вы — люди без веры, без долга, без почвы! Вечно болтаетесь, как дерьмо в проруби, пока льдом не прихватит. А лед — это мы! И если бы не мы, вся Россия от вас провоняла бы.
— Что ты сказал, повтори! — вскинулся Барский, сжимая кулаки. — Провоняла? От русской интеллигенции провоняла? От Солженицына, от Синявского? Да, я потомственный русский интеллигент! Моя мать в Рыбинске простой учительницей работает, а я в Москву пробился умом и талантом! И насчет почвы ты помолчи! Мой прадед землю пахал. Фамилия Барский, знаешь, откуда? От барских крестьян. Но прадедов сын окончил университет, стал профессором и мог бы быть светилом мировой науки, если бы его твои товарищи на Колыме не сгноили. А твой дедушка кто был? Сенатор, из дворян. Прогрессист! Из тех либеральных оборотней, которые царям в ножки кланялись, исподтишка красную революцию поддерживая.
— Заткнись! — Недошивин тоже сжал кулаки. — Что ты понимаешь в трагедии русского дворянства? В трагедии советского служивого класса? Это не для твоего гнилого себялюбия! Вот ты говоришь: мама в Рыбинске… Когда ты был у нее последний раз?
— Не твое дело!
— Нам есть дело до всего, что происходит в стране. И до ее нравственного климата в том числе.
— Ну хватит, старички, — снова вмешался Оборотов. — У нас с вами очень серьезные проблемы. Капитан Соколов в Москву заявился.
Барский удивленно взглянул на Оборотова. Недошивин молча смотрел в пол. Со стороны могло показаться, что ему что-то известно. На самом деле это была его обычная манера не удивляться ничему — или не выдавать своего удивления. Разгорячить Недошивина было трудно, это удавалось одному Барскому.