«Получай, гордая тварь!» — без слов кричала туча.
Бежать было некуда, спрятаться — тоже. До ближайшей посадки было далеко. И тогда Джон сделал то, что сделал бы на его месте любой ребенок. Он сел на корточки и обхватил голову руками.
— Мама, — сказал Половинкин.
Кто-то тронул его за плечо. Джон обернулся и увидел высокую молодую женщину в белом платье чуть ниже колен, с гладко зачесанными за уши мокрыми волосами. Ее босые ноги посинели, но не дрожали от холода. Большая грудь вздымалась ровно и спокойно, словно женщина спала. Но глаза ее были широко открыты, и в них не отражалось ничего — ни Джон, ни мокрое поле, ни ежесекундно сверкавшие молнии. Это были глаза трупа.
— Кто вы? — спросил Джон, и собственный голос показался ему чужим. Холодок смертельного ужаса проник под мокрую рубашку, вдруг сделавшуюся нестерпимо горячей. Он вскочил, бросился бежать… Но через минуту остановился. Вернее, что-то остановило его.
Женщина в белом стояла там же, где он ее оставил, и так же неподвижно, как мраморная статуя. Лишь слабое колыханье подола ее платья, не совпадавшее с яростными порывами ветра, говорило о том, что это не памятник.
Не понимая, зачем он это делает, Джон приблизился к ней. И едва подошел, гром и молнии стали ему не страшны.
— Ты вернулся? — спросила незнакомка красивым грудным голосом.
— Вы не видите меня?
— Но я тебя чувствую.
— Вы подошли ко мне.
— Ты звал, и я пришла.
— Я звал свою маму.
— Я тоже ищу своего сына.
— Но я не ваш сын…
— Конечно. Ты взрослый. А мой сын маленький. У него вот такие крохотные ножки (она показала размер ножек пальцами), но на пальчиках уже есть настоящие ноготочки. Правда, смешно, что дети рождаются уже с ноготочками? Нет, ты не мой сын. Мой сын еще не умеет говорить… Куда ты идешь?
— В Красный Конь.
— Что ты ищешь?
— Могилу своей матери.
— Идем, я провожу тебя.
— Но вы ничего не видите.
— Это пустяки, — улыбнулась она. — Красный Конь мой дом родной.
Она протянула руку, и Джон со страхом взял ее. Рука была ледяной. Через кожу чувствовалось, что в ней не струится кровь. Они пошли медленно, но когда Джон поднимал глаза от мокрой травы, то замечал, что край поля приближается к ним так быстро, как если бы на них надвигалась кинокамера с летящего вертолета. Вдруг женщина в белом запела:
Лиза, Лиза, Лизавета,
Я люблю тебя за это,
Да за это, да за то,
Что целуешь горячо!
Она захохотала, как девчонка, и ее босые ноги пустились в пляс.
— Как вас зовут? — не удержавшись от улыбки, спросил Половинкин.
— Я не знаю! — весело закричала она, продолжая выплясывать на ходу. — А хочешь, ты меня назови! Назови меня как-нибудь!