Джон вспомнил, что говорил ему священник о русалках, и испугался.
— Но я не знаю!
— Все равно назови! Дай мне имя!
Она сладострастно обвила его талию рукой.
— Дай мне имя!
— Нет, — грубо отказал Половинкин.
Тогда она заплакала горько, но без слез, оттолкнула от себя Половинкина и пошла рядом с ним нога в ногу, тихо напевая что-то грустное.
Так они дошли до березовой посадки, пересекли ее и оказались на краю глубокого оврага. На другом краю оврага виднелись шиферные крыши, позеленевшие от плесени и кое-как нахлобученные на полуразвалившиеся дома из красного кирпича с облупившейся штукатуркой.
— Вот Красный Конь, — сказала женщина. — Дальше нам не по пути.
Она повернулась и пошла меж берез обратно. И тут Джон заметил в кустах бузины черный силуэт. Сначала он решил, что ему привиделось. Но ветки кустов качались слишком заметно. Кто-то прятался в них, и не просто прятался, но крадучись двигался за женщиной в белом. Крикнуть ей? Предупредить? Джон посмотрел вслед женщине и ахнул от изумления. Не прошло и минуты, но она была уже далеко, в самом конце посадки, где начиналось сельское кладбище. Ливень внезапно кончился, выглянуло солнышко. Джону вдруг стало легко и радостно.
Он хотел было пойти на кладбище вслед за женщиной в белом, но подумал, что не найдет могилу матери в россыпи могил.
И тогда он решил отправиться к людям…
Глава одиннадцатая
Фазенда
Джону приходилось бывать в заброшенных кварталах Нью-Йорка. Он знал, что такое мерзость запустения. Он видел разрушавшиеся дома с выбитыми стеклами и заколоченными фанерой оконными проемами, грязными стенами, размалеванными кричащими граффити. Он видел жирных с лоснящейся шерстью крыс, переходивших из подвалов в канализационные люки так же спокойно и неторопливо, как пешеходы переходят дорогу на зеленый свет. Он видел кучи мусора. Но стоило сделать несколько десятков шагов, и он оказывался на чистой широкой улице, по которой мамаши катили коляски с откормленными детьми и выгуливали добродушных ньюфаундлендов. Эти контрасты Нью-Йорка даже завораживали его. Они были неизбежной частью безбрежной жизни великого города, который непостижимым образом справлялся сам с собой.
В Красном Коне Половинкин впервые увидел, как живая природа пожирает цивилизацию.
Чтобы выйти к первым рядам домов, пришлось продираться через заросли крапивы. Крапива была выше его ростом и напоминала тропические деревья. Первый ожог пришелся одновременно на лицо и руки. Джон ринулся сквозь заросли, надеясь выбраться из них как можно скорее, но споткнулся обо что-то железное, с рваными острыми краями, распорол джинсы и почувствовал, как по ноге заструилась горячая кровь. Он выругался по-американски очень громко и дальнейший путь проделывал осторожнее. Препятствия были на каждом шагу: полуистлевшие скаты от машин, остатки грубой деревянной мебели, мотки стальной проволоки, словно специально подброшенной для того, чтобы случайный человек натыкался на ее острые и ржавые вздернутые концы.