Опохмелившийся Воробей не повеселел, погрустнел еще больше.
Храм освящали по малому чину.
— Господь воцарися, в лепоту облечеся! Облечеся Господь в силу и препоясася, ибо утверди вселенную, яже не подвижится! Готов Престол Твой оттоле: от века Ты еси! Воздвигоша реки, Господи, воздвигоша реки гласы своя! Дивны высоты морския, дивен в высоких Господь! — доносилось из алтаря торжественное пение Чикомасова.
— Глядите! — раздался бабий крик. — Вода текёт! Щас фундамент размоет!
Чемадуров выбежал на крик и увидел, что из-под фундамента, со стороны алтаря, и впрямь пробивается мощный ручей. Чемадуров подскочил к Ознобишину, тряхнул за плечи.
— Ты мне за это ответишь, гидролог хренов! — зло прошипел он. — Говорили тебе ставить храм повыше, на взгорочке! Какой праздник народу испортил, теоретик!
Но учитель ничего не слышал. Прямой, бледный, он встал перед ручьем на колени, глаза его горели таинственным огнем.
— Благодарю Тебя, Господи! — воскликнул он невероятно высоким голосом. Никто и никогда не видел Ознобишина таким. Это был не деревенский пьяница учитель, но древний пророк. — Благодарю Тебя за милость и щедрость Твою! Вот она, святая водичка, сама к нам пришла!
Отец Чикомасов вышел из храма, обвел взглядом народ и заплакал. Тихон подошел к нему, погладил его по голове. Петр Иванович рыдал, как дитя.
— Из… под… ал… таря… — непрерывно икая, бормотал он. — Как… о… реках-то воз… гласил… так… хлы… нуло!
— Это чудо, — просто ответил старец.
— Чудо! — подхватили все. И — не только толпа, но сама, казалось, природа: небо, облака, солнце, вся земля.
Наконец и Чемадуров сообразил, что случилось что-то из ряда вон выходящее, и тоже бросился к ручью. Вода уже очистилась от песка, журчала бурно и весело. Зачерпывая ее ладонями, Семен Маркович поливал лицо, шею, грудь, хватал губами падавшие в рот капли и хохотал как сумасшедший. За ним бросился омываться и весь народ.
Ознобишин отошел в сторону. Лицо его вдруг сделалось усталым, озабоченным. Какая-то новая мысль терзала его.
— Как теперь жить? — тихо спросил он себя одними губами. — Как жить-то теперь? Ведь разучились мы…
Церковь освятили прямо из ручья. Потом Чикомасов с дьяконом служили литургию. Желающих исповедаться было немного: Ознобишин, его супруга и три старушки.
— А ты-то, Семен Маркович? — спросил Петр Иванович за общим столом. — Не исповедался, не причастился. В такой день Господь к нам особенно милостив.
— Господь не прокурор, — усмехнулся Чемадуров, — и так все видит.
— Стало быть, вы считаете, что откупились от Бога? — быстро, без малейшей иронии в голосе, спросил его сидевший напротив отец Тихон. Его глаза колюче изучали лицо Чемадурова. Этот непочтительный взгляд не понравился Семену Марковичу.