Но после ошеломляющего известия, которое он услышал, ему, конечно, захотелось ясности.
– Почему отец уехал так срочно? Почему мы не едем с ним? – спросил он. И сердито воскликнул, глядя на быстрое движение маминых пальцев: – Да брось ты эти пуговицы!
– Ты прав, – сказала мама. – Они уже не нужны.
Она положила шитье в коробку, стоящую у нее на коленях, и посмотрела на Сергея. Она по-прежнему сидела на крыльце, а он стоял рядом. Получалось, что она смотрит на него снизу вверх, но при этом ее взгляд был прямым и ясным.
– Сережа, – сказала она, – мы с папой расстались.
Когда мама это произнесла, Сергей понял, что именно это и ожидал услышать. А почему? Ведь этого невозможно было ожидать. Родители даже не ссорились никогда! Каждый их взгляд друг на друга, каждое сказанное друг другу слово – все было полно любви, этого нельзя было не видеть.
Но, вероятно, Сергей неосознанно угадал, с чем может быть связано ощущение живого ужаса, которое он пережил сегодня перед рассветом: родители больше не будут жить вместе. То есть у него больше не будет семьи.
Это было так страшно, что он онемел и остолбенел. Наверное, надо было спросить, почему они расстались. Но он не мог ни о чем больше спрашивать.
– Сережа, мы с папой очень любили друг друга, – сказала мама. – Но люди меняются. Вероятно, в жизни нет ничего прочного. Взрослый человек должен научиться с этим жить.
Сергей не знал, научится ли с этим жить. Ему вообще не хотелось жить.
Сборы заняли два дня. Точнее, даже один день они заняли, и еще на один день пришлось задержаться из-за отсутствия билетов на поезд Владивосток – Москва; иначе как по Транссибу, проходящему неподалеку от их поселка, уехать отсюда было невозможно.
В эти два дня Сергей никуда не выходил, ни с кем не виделся. Он старался убедить себя в том, что предстоит просто очередной переезд на очередное место жительства, но нервы его, подростковые нервы, были слишком напряжены, чтобы такое самоубеждение давалось ему легко.
Выйти из дому все же пришлось: надо было забрать документы из школы.
Сергей отправился туда вечером, когда ученики разошлись по домам. Он никого не хотел видеть.
В школе никого и не было. Только директорское окно светилось на углу неказистого здания. Впрочем, почему неказистого? Никаких других зданий Сергей в своей жизни и не видел.
Он вошел в школу и хотел уже свернуть направо, где в конце недлинного коридора располагался директорский кабинет.
– Сергей Саныч! – окликнули его вдруг.
Сергей обернулся. Никто никогда не называл его по отчеству. Но коридор был пуст, и ни к кому, кроме него, обращаться здесь было невозможно.