Саша попыталась сделать вид, будто оскорблена. Но, конечно, ей не удалось сделать такой вид – она засмеялась.
– Твое пение было невероятно сексуально. Я и не знал, что оперный голос может быть таким чувственным.
Саша-то как раз прекрасно знала о своем голосе то, что проявлялось иной раз задушевностью, а иной раз чувственностью, как в тот вечер, о котором Филипп сейчас вспомнил. Именно это качество и делало ее особенной среди множества певиц, голос которых был, возможно, и лучше, по общепринятым оперным канонам.
– Как же ты про мой голос этого не знал? – спросила она. – Ты же говорил, это твоя была идея пригласить меня спеть.
– Да я в голосах вообще-то слабо разбираюсь. А тебя я всего месяца два назад по телевизору первый раз увидел. Рождственский концерт какой-то повторяли, цветы, огни, и ты ослепительная такая, что я захотел с тобой познакомиться. Но хоть пела ты на том концерте красиво, а все же не так, как вживую. Вот когда я тебя настоящую услышал, тогда у меня, несмотря на отсутствие музыкальных способностей, извини, все встало и к тебе потянулось.
Саша засмеялась. Смех дался ей легко – значит, голос восстановился точно. Может, из-за его слов, тоже очень чувственных, а может, из-за того, что гранитные его гладкие плечи до сих пор нависали над ее грудью.
– В таком случае ты невероятно терпелив, – заметила она. – Странно, что ты не завалил меня тогда прямо на пробковый пол у себя в квартире.
– А надо было?
– Тогда, пожалуй, не стоило.
– Вот и я это понял. Тогда ты совершенно не была на меня настроена.
– А теперь?
– А теперь, по-моему, замечательно все получилось. Или?..
– Замечательно.
Филипп наконец перекатился на спину, лег рядом с Сашей.
– Ты чего-нибудь хочешь? – спросил он.
– Пока нет, – усмехнулась она. – Когда захочу, скажу.
– Я и сам догадаюсь. Ты очень свободная, – добавил он, помолчав.
– Это плохо?
– Я ведь не сказал «слишком свободная». Мне твоя свобода нравится. Я такую встречал только у деревенских старух. Причем в самой глухой глуши.
– Ничего себе! – Саша так удивилась, что даже села на постели, чтобы поймать его взгляд. – А тебе не кажется, что это не слишком приятное сравнение?
– Я сравниваю не тебя и старух, а два вида свободы. И мне кажется, что они у вас совпадают.
– Чем же?
Он, оказывается, умел не только удовлетворить тело, но и заинтересовать разум.
– Тем, что и ты, и эти старухи могут совершенно не принимать во внимание постороннее мнение о себе. Они – потому что никто в них не заинтересован, а значит, им нет и смысла скрывать свои мысли или делать не то, что они хотят. А ты – потому что многие заинтересованы в тебе настолько, что ты можешь позволить себе то же самое. Разве нет?