– Федор Ильич, – сказала мама, – ты не мог бы побыть с Сашкой? Буквально десять минут.
– Хорошо, – кивнул он. – Побуду.
– Только никуда ее не отпускай! – крикнула мама уже из арки.
Раз Саше было тогда полтора года, ему, значит, еще и пяти не исполнилось. Кто угодно удивился бы, что мама оставила с ним крошечного ребенка, да еще такого своевольного, как Саша.
Но вот бабушка Киры Тенеты, проходившая мимо, не удивилась нисколько. Она остановилась, послушала, как Федор Ильич рассказывает Саше, что солнечный свет, оказывается, летит по воздуху быстрее, чем ветер, поинтересовалась:
– Думаешь, она что-нибудь понимает?
И пошла себе дальше. Кто доверил одного маленького ребенка другому маленькому ребенку, она не спросила. Это уж гораздо позже Саша поняла, что Киркина бабушка просто знала Федора Ильича с рождения, потому и не заволновалась.
А тогда она то и дело порывалась вскочить со скамейки и отправиться, по своему обыкновению, куда душа пожелает. И каждый раз Федор Ильич брал ее за руку и сажал обратно. Он делал это не резко и не сердито, но с такой спокойной решительностью, что Саша садилась и продолжала слушать его рассказ про скорость света и ветра, хотя, права была Киркина бабушка, не понимала из этого рассказа ни единого слова.
Очень скучным ей тогда все это показалось! И Федор Ильич показался невыносимым занудой, хотя она и слова такого еще не знала.
– Ты всегда был невыносимым занудой, Царь, – повторила Саша, глядя сейчас в его глаза.
За сорок лет эти глаза, их спокойный взгляд не изменились ни на йоту.
– До того как женился на Кире, – сказал Федор, – я считал, что это мой безнадежный изъян.
– А после того как женился?
– Она убедила меня, что это всего лишь особенность характера. С которой можно жить.
Он каким-то непонятным образом уводил Сашины мысли от пропасти, в которую она только что заглянула. Она спрашивала его о чем-то, и спрашивала вроде бы машинально, но тут же понимала, что ей интересно услышать его ответ. Да, почти интересно. Почти интересно.
– Ты какая-то встревоженная, – сказал он. – Я могу тебе помочь?
Саша улыбнулась. Федька произнес это совсем по-американски, даже интонации такие же, с какими спросил бы здесь об этом любой прохожий, увидев, например, что старик, идя по улице, побледнел и прислонился к дереву. Но интонации не имели значения. Суть вопроса и, главное, суть того, что вывело этот вопрос из глубины Федькиной натуры, не изменились с его рождения, и перелет через Атлантику не имел решающего значения.
– Не обращай внимания, Федь, – сказала она. – Я же творческая личность. У нас все не как у людей. Просто настроение такое… Встревоженное. – И, чтобы ее слова показались ему убедительнее, объяснила: – Просто я не знаю, оставаться мне здесь или в Москву возвращаться.