— Джек, черт возьми, ты забыл? Я сказал тебе притащить еще одну бочку!
Джек принялся быстро укладывать одну из пивных бочек на тележку. Бочка весила немногим меньше его самого, и это занятие требовало огромных усилий и сосредоточенности. Смоуки вдруг заорал прямо из-за двери. Лори взвизгнула, и невольно Джек вздрогнул от неожиданности. Бочка выскользнула и упала на пол. Затычка вылетела, как пробка из бутылки с шампанским, и золотисто-белая пена вырвалась наружу. Смоуки все еще кричал, а Джек не мог оторвать глаз от пены… Пока Смоуки не ударил его.
Когда минут двадцать спустя Джек вернулся в зал, прижимая платок к кровоточащему носу, Рэндольфа Скотта нигде не было.
5
Мне шесть лет.
Джону Бенджамину Сойеру шесть лет.
Шесть…
Джек тряхнул головой, пытаясь отогнать эту навязчивую, повторяющуюся мысль, а мускулистый рабочий, который вовсе не был рабочим, склонялся над ним все ниже и ниже. Его глаза, желтые и окруженные чешуйчатыми веками… Он — оно быстро моргнуло по-лягушачьи; Джек увидел, что его глазные яблоки закрываются шторками, как у птиц.
— Тебе же было сказано вернуться! — прошипел он снова и протянул к Джеку руки, которые на глазах сжимались, расплющивались и отвердевали.
Дверь с грохотом распахнулась, и в кладовку ворвался хриплый рев «Оукриджских парней».
— Джек! Мне, конечно, очень жаль, но, кажется, я уволю тебя и выгоню без цента в кармане! — раздался голос Смоуки за спиной Рэндольфа Скотта.
Скотт отступил назад. Никакой шерсти, никаких когтей. Его руки были самыми обычными руками, большими и сильными, с сетью синих вен. Он снова быстро моргнул, и глаза его были уже не желтыми, а бледно-голубыми. Он еще раз бросил взгляд на Джека и отправился в мужскую уборную.
— Не заставляй меня по сто раз повторять одно и то же! — сказал Смоуки. — Это последнее предупреждение, и не думай, что я шучу.
Так же, как это было тогда, перед Осмондом, ярость Джека внезапно перехлестнула через край — та ярость, которая происходит из чувства отчаянной несправедливости, та ярость, что сильнее всего в двенадцать лет. Студенты в колледжах иногда чувствуют нечто похожее, но это, как правило, не более чем отголоски детских впечатлений. Время стирает все.
— Я человек, а не животное! Не смейте обращаться со мной как с собакой! — выпалил Джек и шагнул к Смоуки на все еще ватных от страха ногах.
Удивленный, даже пораженный неожиданной вспышкой, Смоуки отступил:
— Джек, я предупреждаю тебя…
— Нет, Смоуки, это я предупреждаю тебя, — услышал Джек свой собственный голос. — Я не Лори, мне не нравится, когда меня бьют. Если ты ударишь меня еще раз, я отвечу тем же.