Обходя сарай по кругу, он проходил тридцать два фута.
Обходя сарай по кругу сто шестьдесят пять раз, он проходил милю.
Ему было нечего есть, но зато было где ходить. Джек снял часы и положил их в карман, дав себе обещание смотреть на них только в случае крайней необходимости.
Он уже прошел четверть своей первой мили, когда с ужасом вспомнил, что в сарае нет воды. Нет еды, и нет воды. Он предположил, что за три дня умереть от жажды невозможно. Когда Волк придет за ним, он будет жив и здоров… Ну, по крайней мере жив. А если Волк не придет? Тогда ему придется вышибать дверь.
«В таком случае, — подумал он, — лучше попробовать это сделать сейчас, пока еще есть силы».
Джек подошел к двери и толкнул ее обеими руками. Он толкнул сильно — петли скрипнули. В порядке эксперимента он ударил ее плечом в районе петель. Плечо заболело, но с дверью ничего не произошло. Тогда он ударил посильнее. Петли снова скрипнули, но не сдвинулись ни на миллиметр. Нет, Джек не сможет вышибить эту дверь, а после таких ударов он не смог бы сделать это, даже если б она была из картона. Оставалось только ждать Волка.
* * *
К полуночи Джек прошел семь или восемь миль — он уже потерял счет тому, сколько раз он сделал сто шестьдесят пять кругов по сараю, но предполагал, что около семи или восьми. Он был голоден, в желудке урчало. Сарай пропах мочой, потому что Джеку приходилось время от времени поливать дальнюю стену, где щели между досками давали надежду, что по крайней мере какая-то часть выйдет наружу. Он устал, но спать не мог. По часам в его кармане, он находился в заточении чуть больше четырех часов, но здесь они превратились в двадцать четыре. Он боялся спать.
Сознание не отпускало его — примерно так он себя чувствовал. Он пытался восстановить в памяти страницы книг, прочитанных им за последний год, имена всех его учителей и игроков команды «Лос-Анджелес доджерс»… но страшные видения прерывали его воспоминания. Он видел Моргана Слоута, разрывающего небеса; лицо Волка под водой, его руки бессильно колыхались, словно водоросли; Джерри Бледсо, корчащегося перед электрическим щитом со стекающими по носу очками; желтеющие глаза Элроя и его руку, превращающуюся в козлиное копыто; вставные челюсти дяди Томми, падающие в канализационный люк у дороги; снова Моргана Слоута, с покрывающейся волосами головой — только теперь он подходил не к нему, а к его маме.
— Песни «Фэтз Уэллер», — сказал он сам себе, делая еще один круг по сараю. — «Твои шаги слишком широки», «Этого не случится»…
Элрой склонился над мамой, злобно шипя. Его рука вцепилась в ее шею.