— А это можно сказать про любую родину, — живо возразил слайм, — ежели не любить ее всем сердцем.
Впереди открылась большая зала, и в первый момент я подумал было, что это тронная, но сразу же мы увидели трех стражников-крысогоблинов верхом на больших рогатых лягушках.
У каждого в руке была длинная, чуть проржавевшая пика, на головах — мятые и кое-как выправленные шлемы.
Лохматые тела затянуты в кольчуги грязно-серого цвета, где звеньями служили черепа мокриц и тарантулов.
— Это королевская стража, — пояснил слайм. — Денно и нощно несут дозор у царской светлицы, за что после дежурства исправно получают бадью отменных помоев.
При виде Тадеуша всадники взяли «на караул», а он приветствовал их, с важностью махая ладонью, отчего та в конце концов отвалилась и отлетела к дальней стене.
— Круль Станислав без отдыха занят государственными делами, — сокрушенно вздохнул Тадеуш, открывая створки дверей. — Не знаю даже, сможет ли он отвлечься и принять вас, любезный гроссмейстер Торвальд.
Инженер покрепче сжал свой молоточек.
— Если не сможет, я снесу ему голову. Авось потом передумает.
Хозяин Верхних коллекторов и впрямь был погружен в ответственную работу — он копался в мусоре.
Прямо перед ним стояла большая, запряженная енотом повозка, наполненная отбросами.
— Сапог, хороший сапог, — бормотал король. — Оставлю его себе. А этот вот каши просит, отдам министру финансов.
Услышав шаги, Станислав резко поднял голову, и его глаза заболтались в слизи лица, как желток в сыром белке.
— Простите, ваше величество, — поспешно затараторил Тадеуш, — пришел пан гроссмейстер Торвальд и просит аудиенции.
Круль был похож на Тадеуша, оттого что слаймы, хоть и могут принять человечью форму, лица себе слепить не умеют, не говоря уже о том, чтобы поддерживать его всегда одинаковым.
Если присмотреться, то можно было понять — для своей одежды Станислав брал самые дорогие и модные из обносков, но теперь они все пропитались слизью и мало чем отличались от наряда Тадеуша.
На макушке круля поблескивала корона, удивительно похожая на настоящую; под собственной тяжестью она глубоко провалилась в голову, так что торчали только инкрустированные зубцы.
Зала была большой, но слишком унылой.
Росписи на стенах поблекли, пол измазан грязными пятнами, свечи в высоких шандалах покосились и почти все погасли. Станислав их зажигал только потому, что так поступают люди, а сам, подобно всем слаймам, хорошо видел в темноте.
— Прошу аудиенции? Еще бы я не просил чего-то у вас, свалочные отбросы, — мрачно проговорил гном. — Ты мне объясни, круль, что стало с моими рунами?