— Ха. Вообще-то это я должен задавать вопросы.
Он восстанавливает равновесие, и мы скользим дальше в молчании, пока я размышляю над его заявлением.
Я виновата?
И что же я такого сделала? Я натягиваю шапочку на уши и вижу, что в нашу сторону несется мальчишка на хоккейных коньках. Нас он не видит, потому что смотрит через плечо на своих товарищей и смеется. Ему нет дела до десятков других людей, которые катаются на пруду. За мгновение до столкновения Себастьян хватает парня за плечи и отталкивает в сторону.
— Смотри, куда едешь! — говорит он.
— Сам смотри! — огрызается хоккеист.
Я качу туда, где стоят барьеры, установленные для того, чтобы катающиеся не выезжали на тонкий лед. В середине — прорубь, видно, как на зазубренные края выплескивается темная вода.
— Это ты куда-то исчезла вчера ночью, — объясняет Себастьян. В его голосе звучат самодовольные победные нотки.
Я смотрю на него со смешанным чувством удивления и злорадства.
— Я тебя везде искал. А потом Лали сказала, что ты ушла. Да-да, Кэрри, — говорит он, качая головой. — Это было невежливо.
— А танцевать с Донной ЛаДонной было вежливо?
— Мы же просто танцевали. Именно за этим люди и ходят на дискотеку.
Себастьян достает из внутреннего кармана кожаной куртки пачку сигарет.
— Без сомнения. Но они не танцуют со злейшими врагами их девушек. К тому же она украла мою одежду!
— Кэрри, — говорит он терпеливо. — Донна ЛаДонна не крала твою одежду.
— Тогда кто это сделал?
— Лали.
— Что?
— После того как ты исчезла, я долго разговаривал с ней, — говорит Себастьян, зажав сигарету между большим и указательным пальцами и закуривая. — Она хотела пошутить.
Меня снова начинает мутить, даже сильнее, чем раньше, так как холодный воздух не помог мне справиться с похмельем.
— Не злись. Она боялась сказать, потому что ты приняла все так близко к сердцу. Я ей сообщил, что собираюсь тебе все рассказать, а она просила, чтобы я этого не делал, так как боялась, что ты разозлишься.
Он берет паузу, делает еще несколько затяжек, а затем выкидывает сигарету в прорубь с темной водой. Попав в воду, окурок шипит, как испорченная петарда, а потом его затягивает под зазубренный ледяной край.
— Мы с ней знаем, какая ты чувствительная.
— Так я чувствительная?
— Ну, конечно. Учитывая, что случилось с твоей мамой…
— Лали с тобой и о моей матери разговаривала?
— Нет, — защищается Себастьян. — Ну, возможно, пару раз она об этом упоминала. Но какая разница? Все знают об этом…
Чувствую, меня снова стошнит. Только маму не нужно приплетать. Не сегодня. Я не выдержу. Не говоря ни слова, я беру щепку и бросаю ее в прорубь.