Павел сразу сказал о своём подозрении.
Немец был в армейской форме — не чёрной с черепом на петлицах. Следователь немедленно приказал ему раздеться. Под левой подмышкой эсэсманы имели татуировку — группу и резус крови. Такая наколка была у пленного, и немца расстреляли.
— Откуда ты такие мелочи знаешь? — удивился следователь.
— Языком хорошо владею, — соврал Павел.
Он уже знал, что всей правды о себе НКВД или органам СМЕРШа рассказывать нельзя — себе дороже выйдет, и потому каждое слово взвешивал.
Потом на фронте наступило кратковременное затишье. Войска выдохлись, тылы с продовольствием, боеприпасами и топливом безбожно отставали. К тому же погода подвела — низкая облачность мешала действиям авиации, после дождей в грязи увязала техника. Только гусеничная техника и полноприводные машины — вроде «Студебеккеров» или «Доджей» — ещё как-то могли продвигаться.
Вот в такой хмурый день за Павлом пришли. Как всегда, ничего не объясняя, приказали:
— Одевайся, шинель возьми.
Павел быстро собрался. Кроме одежды личных вещей у него не было — только бритва, которую он не забыл сунуть в карман.
Его усадили в «Виллис». Рядом, на заднем сиденье, устроился майор.
Ехали долго — часа четыре. Поскольку часы у него отобрали, время Павел мог определить приблизительно.
Его привезли в какую-то воинскую часть и передали с рук на руки старшему лейтенанту. Среднего роста, кучерявый брюнет, сильно грассирующий, оказался евреем. Шинель сидела на нём мешковато, пояс висел, фуражка смотрела набекрень. Человек явно штатский, к военной форме он не привык, не чувствовалось в нём воинской косточки.
— Здравствуйте, — обратился он к Павлу. — Вы прибыли во взвод пропаганды. Я — командир взвода, старший лейтенант Гринбаум Моисей Израилевич.
Как только он назвал своё имя, Павел сразу же подумал о Моисее, сорок лет водившем евреев по пустыне.
— А вы, я смотрю, по документам русский?
— Так точно.
— Позвольте полюбопытствовать, откуда немецкий язык в совершенстве знаете?
Старлей говорил, картавя, почти проглатывал букву «Р», и без привычки слушать его было непросто.
— Жил в Немецкой республике Поволжья, — коротко доложил Павел.
— А, понятно, можете не объяснять. — И сразу перешёл на немецкий, явно желая испытать Павла.
— Репрессированы?
— Можно и так сказать. Я в плену был.
— Ай-яй-яй! Нехорошо. Но жив остался, а меня бы немцы расстреляли — за национальность.
В армию евреев призывали только в тыловые части — именно по этой причине.
— Вы знаете, чем занимается взвод? — продолжил разговор старлей.
— Совершенно не в курсе.
— О! Мы распропагандируем немцев, оболваненных нацистской идеологией.