Лера обвела рукой пространство вокруг себя.
— Ну, как, нравится вам?
Ольга Алексеевна осмотрела кухоньку, заглянула в ванную комнату, выглянула на веранду и строго сказала:
— Да я бы лучшего себе и не искала. Но вы в самом деле дачу раздумали продавать, или просто из жалости ко мне все это затеяли?
Лера засмеялась:
— Правда. Так что вы нас очень выручите.
Радуясь первому за сегодняшний день лучику улыбки на лице Леры, я добавил:
— Не мешало бы оговорить ваше жалование. Я не могу позволить вам бесплатно охранять дом.
Ольга Алексеевна вздохнула:
— Одним из условий, на которых меня отпустил Андрюша, была очень приличная пенсия. Так что я договорилась с ним, что основной капитал, который мне достался по завещанию, я оставлю в его распоряжении, а сама буду получать от него выплаты. Так гораздо лучше, тем более, что родных у меня нет, и капиталы завещать мне некому. Так что жалование мне не нужно. Вот разве что на дом какие расходы будут, так я отчитаюсь. А самой мне много не надо.
Я кивнул.
Ольга Алексеевна заторопилась:
— Пойду, Маше на помощь.
Мы договорились, что перед отъездом оставим ей все ключи. Лера уговорила ее на время ремонта во флигеле пожить в доме, и Ольга Алексеевна согласилась.
— Вот только провожу своих, можно и переехать.
Я оставил Леру в комнатах, и вышел за Ольгой Алексеевной на крыльцо.
Тихо попросил ее:
— Не удивляйтесь моей просьбе, пожалуйста. Я хотел бы, чтобы вы дали мне знать, нашлась эта сорочка, или нет. Хорошо?
Женщина удивилась:
— Сорочка Аллы? Ну, хорошо, если вам это так интересно. Возможно, Маша плохо искала. Между нами говоря, она та еще растеряха.
Я поднялся к Лере. Она раскрыла одну из коробок и присела перед ней.
Вынула большую куклу с облупившимся носом и свалявшимися волосами, пачку детских журналов.
— Надо все это выбросить. Зачем бабушка все хранила, не знаю. Этой кукле, например, сто лет. А вот это я бабушке сделала панно, на день рождения. Смотри, сухие листья еще не выцвели.
Порывшись в ящиках, достала офицерский кожаный планшет. Расстегнула его, вынула оттуда несколько листков.
Лера просмотрела один из листков, исписанный мелким почерком, и, побледнев, подняла ко мне лицо.
— Что там?
Она тихо сказала:
— Это письмо. Кажется, это мама писала отцу.
— Не читай, нельзя, — обеспокоился я.
Она смотрела в листок, побледневшими губами сказала:
— Подожди. Послушай, тут совсем чуть-чуть. «Уже четыре месяца не слышала твоего голоса. Ты пишешь, что скучаешь за мной. Я, конечно, рада это услышать, но правильнее было бы сказать «скучаю по тебе». Признаюсь тебе, милый, родной, я ужасно, стыдно скучаю и по тебе, и за тобой, скучаю по твоим рукам и губам…» Кажется, она и вправду любила отца.