— Пусть попробует! — сказал Вазген, хотя зловещие предостережения Захарова оставили в его душе гнетущий осадок. — Только кажется мне, Миша, что ты все преувеличиваешь. Ты сейчас нездоров, оттого и мерещатся тебе всякие ужасы. То, что Смуров хотел показать превосходство, покрасоваться своей властью перед вами, еще не доказывает, что арест ребят — дело его рук. Ни для кого не секрет, что они любили выпить и подебоширить. Может, просто попались на чем-нибудь. Но в целом ты прав: поостеречься не помешает.
— Прятаться я не привык, — возразил Алексей и встал, собираясь уходить. — Ты, главное, поправляйся, Миша, и не унывай. Чересчур ты что-то расклеился. Ведь ты боевой офицер! Прощай, дружище, мы тебя постараемся чаще навещать.
Год 2008
Вечером дома застаю мать в муках творчества. Вернее его отсутствия. У нее случилась внезапная остановка сюжета на очередной главе. Семья сидит за ужином, у мамы расстроенный вид, она ничего не ест и обреченно смотрит в стену. Папа со вкусом наворачивает еду, Дмитрий жует, уткнувшись носом в какую-то брошюру по фалеристике. В другое время он немедленно схлопотал бы от мамы подзатыльник за вопиющее нарушение семейного порядка, сейчас же злостно пользуется тем, что мать находится в душевной прострации.
— Ничего, мам, — ободряю как заботливая дочь, — помучаешься, зато потом создашь настоящий шедевр!
— Катя, о чем ты говоришь? — с горячим страданием возражает мама. — Боже мой! Кому нужны мои шедевры? Зачем, для чего все это? Есть только один путь — сжечь! Все сжечь и стать свободным человеком.
— Что сжечь-то, Гоголь мой ненаглядный? Компьютер? — гудит папа, неспособный подняться до высот художественного обобщения. — Отдай мне, если не нужен. Мой чего-то барахлит.
— Да хоть сейчас! — с жертвенной решимостью отзывается мама. — Можешь уничтожить все мои тексты, отправить в небытие, все равно никто не замечает.
— Ну ты, мать, даешь! — рокочет супруг полковничьим басом. — Погоди маленько-то! Ты же знаешь — у нас всё посмертно…
— Папа! — возмущаюсь я.
— Ты так считаешь? — дрогнувшим голосом сомневается мама. — А вдруг все мои романы канут в лету?
— Какое в дупень лето? — рассеянно бормочет Димка. — Обрадовались! Два дня всего дождя нет. Небось, завтра же рассопливется.
— Вот! Вот все внимание к родителям! — драматическим жестом тычет в него мама. Простофиля Димон невольно становится мальчиком для битья. — Он даже не слышит, о чем я говорю. Ха-ха, они меня еще успокаивают! Нет, я отказываюсь, слышите, отказываюсь обсуждать с вами мое творчество. Вам всем наплевать, я отлично знаю, что вы считаете меня графоманкой. Даже если мне присудят Букер, вы все равно будете тайком посмеиваться.