Почему же я смотрю на него с такой мольбою? Улыбаться, улыбаться! Кажется, уже улыбаюсь.
— Я отношусь к вашему батюшке с такою искренней дружбою, ко всей вашей семье.
Пусть не смотрит на меня так, это неприлично. Я заговорю с ним иначе и не буду улыбаться. Надо держать себя с большим достоинством.
— Ну, господин Дорсдай, теперь вам представляется случай доказать моему отцу свою дружбу.
Слава Богу, я говорю своим обычным голосом.
— По-видимому, господин фон Дорсдай, все наши родственники и знакомые… Большинство еще не вернулось в Вену… Иначе маме не пришла бы в голову такая мысль. Недавно я, видите ли, упомянула в письме домой о вашем пребывании в Сан-Мартино… Среди других знакомых, конечно.
— Я сразу догадался, фрейлейн Эльза, что не являюсь единственным сюжетом вашей переписки с мамой.
Отчего он прижимает свое колено к моему? Ах, пусть! Не все ли равно! Когда человек пал так низко…
— Дело обстоит вот как: на этот раз, по-видимому, особенно донимает папу доктор Фиала.
— Ах, доктор Фиала!
Очевидно, он тоже знает, как нужно относиться к этому Фиале.
— Да, доктор Фиала. И сумма, о которой идет речь, должна пятого, то есть послезавтра, в два часа дня, находиться в его руках, чтобы барон Генинг… Да, представьте себе, барон пригласил к себе папу, частным образом, он очень любит его.
К чему я заговорила про Генинга, это ведь совсем не было нужно.
— Вы хотите сказать, Эльза, что в противном случае был бы неотвратим арест?
Зачем он это так грубо выразил? Я не отвечаю, я только киваю головой.
— Да.
Теперь я все-таки сказала «да».
— Гм… Это, в самом деле… Грустно. Это очень… Такой высокоодаренный, гениальный человек… А о какой же сумме идет, в сущности, речь, фрейлейн Эльза?
Отчего он так усмехается? Находит это грустным и усмехается. Что хочет он сказать этой усмешкой? Что сумма не играет роли? А если он скажет «нет»? Я убью себя, если он скажет «нет». Значит, я должна назвать сумму.
— Как, господин фон Дорсдай, я еще не сказала сколько? Один миллион.
Почему я это говорю? Теперь ведь не время шутить. Но если я потом ему скажу, насколько меньше действительная сумма, то он обрадуется. Как он вытаращил глаза! Неужели он считает в самом деле возможным, что папа просит у него миллион?
— Простите, господин фон Дорсдай, что я пошутила в этот миг. Мне, право же, не до шуток.
Да, да, нажимай коленом, ты ведь это можешь себе позволить.
— Речь идет, разумеется, не о миллионе, а всего лишь о тридцати тысячах гульденов, господин фон Дорсдай, и они должны быть вручены доктору Фиале послезавтра утром, в двенадцать часов. Да, мама пишет, что папа делал всевозможные попытки, но я уже сказала: родственники, которые могли бы помочь, находятся в отъезде.